Небо помнить будет - Елена Грановская

Где тот рисунок, который упоминает Пьер? Констан никогда его не видел, не знал о нем… Он потряс книгу, надеясь что, заложенный между страницами, рисунок выпадет на колени. Из-под корочки показался край скрученного в узкую трубочку листа. Наверно, он! Констан потянул за него и, развернув, ахнул. Лексен талантливый художник-самоучка. Дюмель был очень узнаваем. Интересно, в какое время их знакомства был нарисован портрет?

Констан прижал к груди рисунок и блокнот, судорожно соображая, что еще может унести с собой из дома Бруно. Взгляд его зацепился за валявшуюся в куче с одеждой сумку. Дюмель раскрыл ее и втиснул все альбомы и конверты с письмами, а сверху положил блокнот Лексена, не снимая с него ложной обложки и вложив между страницами карандашный рисунок. Вновь уложив оставляемые вещи в сундук и заперев его на ключ, Констан поднял с пола увесистую, плотно набитую сумку и, не оглядываясь, выбежал из квартиры.

Когда он оказался на улице и, удобнее поправив на плече ремень, опустил взгляд вниз, из-за угла завернули и направились в подъезд трое патрульных немцев, что-то громко обсуждая, перебивая друг друга. Наверно, они идут на повторный осмотр в квартиру Бруно. Но может и нет: невозможно представить иную цель их визита в жилой дом, когда в последние минуты только и думаешь о судьбе Элен… Констан прибавил шаг насколько это было возможно, чтобы его ускоренная походка со стороны не казалась сильно подозрительной и его не остановили.

В левой ладони были зажаты ключ и письмо.

Он вновь вернулся в свою церковь, чтобы спрятать сумку. Потом помчался в коммунальное жилье, где обитал раньше. Наступали городские сумерки. Скоро наступит введенный комендантский час. Если Констан не успеет вернуться в церковь, его задержат. Так что в случае чего лучше остаться переночевать у бывших соседей, добрых знакомых.

Его встретили с радостью на глазах: не только потому, что были рады видеть, — Филиппа отпустили. Он сидел на диванчике в окружении жены, приехавших детей и соседей. У него был измученный вид и ссадина на щеке от звонкой и яростной пощечины, как он позже сказал. Все обнимались, плакали и молчали. Слишком больно было вспоминать произошедшее. Слишком больно задавать вопросы и слышать ответ на них. Все расступились перед Констаном, давая ему увидеться и крепко обняться с Филиппом. Мужчина долго не разжимал объятий и что-то быстро и почти неслышно шептал Дюмелю на ухо. Тот, закрыв глаза, иногда медленно кивал. Затем он благословил каждого из своих знакомых и прочел нечто вроде молитвы, скорее, искреннее обращение к католическим святым, чтобы сохранили Францию и ее граждан от гибели.

За окном стемнело. Окна в каждом жилом доме были задернуты шторами или плотными занавесками, заглушая льющийся из квартир свет. Во многих окнах даже не горели лампы: обитатели, даже если еще не легли спать, сидели в темноте. Теперь город освещался лишь уличными фонарями, но их мощностей было недостаточно, чтобы дарить парижанам надежду, озарять путь к спасению. Париж опустел и замолкал. Лишь немецкие голоса и вражеские моторы машин гремели на его улицах.

Внезапно Констан услышал сдавленный хлопок в нескольких кварталах от дома и обернулся на окна. Вдалеке нарастал неразборчивый крик. Вслед за Дюмелем на окна посмотрели жители коммунальной квартиры. Констан отдернул одну штору и ужаснулся увиденному: в трех кварталах впереди поднимался столп огня и черного густого дыма. Полыхала синагога.

Констан сорвался с места и, не видя и не слыша ничего вокруг, не оборачиваясь на мольбы остановиться, выскочил из подъезда и побежал по направлению к охваченному огнем иудейскому храму. Это не просто совпадение, думал он, не случайность. Это явно намеренный поджог. Как долго она горит? Есть ли там люди? Господи! Помоги и защити!