Небо помнить будет - Елена Грановская

Констан встал на нетвердые ноги, развернувшись лицом к охраннику Брюннера, который не обращал на него никакого внимания.

— Юнгер! — Констан крикнул ему в спину срывающимся голосом.

Немцы и французы-патрульные обернулись на его возглас. Гельмут, за долю секунды опознав Дюмеля, сменил демоническую улыбку на каменную маску беса.

Констан не знал, что будет делать он, что сейчас предпримет Юнгер, и просто пожирал фашиста ненавистным взглядом, мысленно проклинал, как только может проклинать верующий католик, священнослужитель.

Не спуская с Дюмеля злых глаз, немец полез в кобуру, извлек из нее пистолет и, сняв предохранитель, нацелил его в голову Констана. Тот не дрогнул ни единым мускулом, застыв как изваяние. Лишь отвел взгляд в сторону сложенных у автомобиля тел и смотрел на Луи.

Он больше никогда не проснется. Не улыбнется. Тихо не извинится за годы, что проводил в одиночестве, без него, Дюмеля. Не поблагодарит, что Констан вновь так внезапно появился в его жизни. Не коснется его руки, пробуждая надежду и радость.

Живы ли и где его родители? Как они узнают, как переживут смерть единственного сына, дорогого Луи? Самое страшное, что эти немецкие звери не дадут его похоронить, как и всех других сгоревших несчастных. Всех просто сложат на грязный пол кузова, свезут за город и закопают в общей могиле, скроют следы преступления…

Констан сделал два шага в сторону мертвых тел. Тут же возле носков его полуботинок две выпущенные Юнгером из пистолета пули выщербили асфальтово-каменное покрытие. Дюмель застыл. Его била крупная дрожь. Но не от страха быть убитым. Он скорбел по Луи и из последних сил держался, чтобы не разрыдаться вновь.

Он не сможет забрать его тело. Не сможет похоронить по-человечески.

Констан верил, что душа Луи отбыла в лучший из миров. Он больше никогда не почувствует силу его тела. Но он будет знать о силе душе Луи, которая уже обрела свободу, взлетев в небеса и оказавшись у Господа. Луи отбыл в вечность. Его душа навсегда примет образ его тела, земной оболочки, которую видел и любил Дюмель.

Прости, Луи. Прощай, Луи.

Я тебя любил. И люблю до сих пор. И буду любить. Я тебя не забуду.

Констан не помнил, как развернулся и покинул это место парижского ада. Не помнил, как и во сколько добрался до сада Булонь. Не помнил, кто и зачем останавливал его на улицах. Не помнил, как получал тычки в спину и под колени.

Оказавшись у церкви, он прошел внутрь, зажег в дальнем конце свечи и, остановившись перед образом распятого Христа, долго и истового молился за упокой души Луи. И за Элен Бруно. За ее силу и крепость духа, за ее стойкость. Она должна вернуться ради своего сына. Должна. Она ведь так любит жизнь. Вся ее жизнь — это любовь к Лексену.

Он молился за родителей. За самых драгоценных и важных людей в его жизни.

Когда погасла последняя свеча, Констан посмотрел в окно. Были ранние, предрассветные сумерки. В церкви очерчивались темные силуэты алтаря и скамеек. Надо готовиться к утренней службе. Он не спал всю ночь. Он не хотел. И не смог бы.

Он не будет специально возвращаться на то место ночного кошмара. Он не будет заново переживать всю чудовищность увиденного и пережитого. Но он будет молиться за Луи. За его вечный покой. Всю свою жизнь.

Глава 14

Август 1942 г.

Любовь моя.

У меня дурные новости. Мне плохо самому от осознания того, что я делюсь с тобой этим, но… ты должен это знать, поскольку потом будет поздно. Потому что меня может уже не быть.

Надо было сказать тебе раньше, еще когда мы стали видеться. Раньше, перед тем как мы сблизимся.