Капитаны - Goldy Circe

“Дурость”. Леви чуть в голос не смеётся. Интересное, но меткое слово Смит всё же выбрал.

— Много тебе осталось? — она рассеянно кивает, затем отрицательно мотает головой и вдруг смеётся. Леви кисло щурится: кажется, так и начинается нервное истощение.

— Извини… — Катрина трёт лицо. — Кажется, я дошла до середины этого месяца… Так что, в общем, не так много, как было… А ты всё дописал?

Аккерман ворчливо цокает:

— Тц, ещё осталось. Прелесть этих бумаг, что они никогда не закончатся. Я принёс чёрный чай — он бодрит. Если ты намерена и дальше себя изводить, то хотя бы сделай перерыв… — короткий кивок. Леви закатывает глаза, усмехаясь: — Ещё немного и я решу, что ты пытаешься меня пересидеть.

— Ты себя не бережешь… — она вдруг хитро прищуривается. — А такое вообще возможно?

— Нет, — Катрина медленно наклоняет голову на бок, рассматривая его, а затем тихо смеётся, словно повторяет услышанное в мыслях. Наконец, огибает стол, садится рядом.

— Спасибо, — произносит она мягко и с улыбкой, когда берёт чашку в руки. — Я у тебя в долгу. Завтра как раз выходные, куплю чай на рынке — хоть какая-то компенсация…

“Не стоит” — чуть не слетает с языка, но Леви вовремя сжимает губы. Отчего же не стоит? Почему он хотел ответить “не стоит”? Он же свой, купленный на кровные гроши чай ей заваривал уже неделю. Даже Ханджи, навязчивая четырёхглазая, восполняет запасы, когда они вместе чаёвничают. Аккерман тупит взгляд, рассматривая игру свечи в своей чашке.

— Признателен. Бери чёрный крупнолистовой в третьей лавке после рыбного ряда, — сухо отвечает капитан.

Катрина чуть хмурится, отпивая чая:

— Я обычно покупаю в первой… Быть не может, они его размешивают?

— Именно. Учись, пока я жив, — усмехнувшись, Леви лениво, практически индифферентно подталкивает мешочек с пряниками в её сторону. Кáта с улыбкой качает головой, что-то бормочет себе под нос. Она уже почти спит: подперев лицо рукой, сонно моргает, украдкой зевая.

— Тебя дома никто не ждёт? Семья-друзья? — Катрина, вздрогнув, открывает глаза, встречаясь с острым взглядом Леви. Такой резкий вопрос от капитана застаёт врасплох, хоть в последние дни они вообще говорили о многом. — Ты всю неделю сидишь до ночи…

— Ты тоже сидишь сиднем до ночи, — остро парирует, ставя чашку на стол. Аккерман лишь усмехается, когда Бишоп сонно хмурится, уходя в мысли.

“Дома. Тебя дома никто не ждёт?”. Интересное слово Леви выбрал — знает же, что они все квартируются одинаково от корпуса, если нет семьи: рядовые — в общих казармах, офицеры — в более индивидуальном жилье. Сами себе семья. Да и два дня назад он её провожал, видел, где живёт…

Кáта трёт глаза, виновато улыбаясь:

— Извини, резко вышло, не хотела… Насчёт твоего вопроса: нет, мои соседки знают про всю эту бумажную волокиту. А семья…

Свеча резко трещит, изрядно подтаявший воск быстро скользит к подсвечнику, рисуя на нём забавные белёсые полосы. Кáта отстранённо всматривается в трепещущий огонёк и отчего-то ей хочется продолжить говорить. Словно компания смурного Леви развязывает язык.

— С семьёй я не живу, с тех пор, как смогла вступить в кадетский корпус. Решила, что уж лучше так, чем оставаться там. В первый раз нас разметало, когда мне было тринадцать — брат вырос, став совершеннолетним, ушёл из дома. Пытался и меня увести, но полиция нас нашла. Меня вернули к отцу… А Виктор в люди выбился сам: сейчас работает помощником пекаря на севере стены Роза, всё хочет на собственное дело скопить. Раз в полгода встречаемся, брат привозит вкуснейшую выпечку — этим он в нашу покойную маму пошёл. А отец… без понятия, где он и как. Хотя, наверняка не пропал — даже таким пьяницам, как он в военной полиции находится доходное дело… А ты?…