Капитаны - Goldy Circe

На мгновение Бишоп замирает, не решаясь поднять взгляда. Всё вдруг кажется таким неуместным: и её ответ, и её вопрос. Ощущение, будто она теперь сидит перед Леви нагая, и прикрыться больше нечем. Сердце, трепыхаясь, начинает пропускать удары.

Но вдруг тишину разрезает хриплый голос:

— Своего отца я никогда не знал. Мать работала в публичном доме, а после моего рождения пыталась зарабатывать в прачечной. Умерла, когда мне было шесть, от голода — в Подземном городе было не так много возможностей заработать, да и еда там… так себе. Солнце — именно солнце, а не отблеск — я впервые увидел в двадцать лет, когда Эрвин сделал предложение, от которого было невозможно отказаться. Я вступил в Разведку с двумя друзьями… — свеча снова трещит, фитиль почти догорает, устремляясь к основанию подсвечника. — Они погибли в первую же экспедицию…

Кáта чувствует, как что-то глубоко в её нутре ломается — лёгкая корка льда, наращённая за годы броня — нечто крепкое, защищавшее все эти годы, ограждавшее от опасного чувства, которое она боялась даже именовать. Но теперь, всматриваясь в голубо-серые омуты и потерянно моргая, Бишоп чувствует себя иначе.

Пламя свечи вздрагивает и тухнет, медленно укрывая саваном сумерек весь чердак. В такой темноте легко потеряться, поддаться страхам. Но Катрина, выдохнув, робко касается ладони Леви, что покоится на диване рядом, и практически сразу ощущает, как его пальцы сплетаются с её. Крепко и надёжно. Так правильно.

В ночной тьме не видно ни зги, но синева очерчивает абрисы их лиц, и Леви готов поклясться, что она улыбается. И он улыбается…

Проходят минуты, а, быть может часы, и их руки расстаются. Ката отходит к столу, достаёт новую свечу, коробок спичек. Мрак чердачной мглы снова отступает, и в выхваченном островке золотисто-мандаринового отблеска они сидят до рассвета, дописывая документы друг друга, распивая не один заварник. Утром Эрвин Смит удивится, когда, просматривая бумаги, снова найдет отчётные Леви, написанные явно не его почерком, и отчёты капитана Дункана, что точно заполнял Аккерман. Командир группы будет долго всматриваться в чернила, но те не изменят своей формы.

И хоть касание рук — единственное, что произошло в ту ночь, именно тогда и Леви, и Кáта перестают убегать от опасного, страшного, необъяснимого, болезненного, но прекрасного чувства, даря ему имя.

“Любовь”.

Комментарий к (не)Правильно

Спасибо за прочтение! Буду рада узнать Ваше мнение — пара слов, а уже приятно. Любые пожелания и комментарии лишь приветствуются))

хорошего вам дня, в любом случае,

всех люблю,

ваша Цирцея ♡

========== Лезвие бритвы ==========

Комментарий к Лезвие бритвы

Немного бытовых мелочей никогда не повредит)

Походный фонарь, подвешенный между палатками, едва поскрипывает на ветру. Мягкое пламя свечи мерцающе трепещет, защищённое полумутным стеклом — даже внутри Стен мало кто заботится о беспрекословной чистоте, апеллируя в оправдание к быстротечности быта лагеря. Смит усмехается про себя: стал бы он примечать мутные разводы и пятна, не будь в его жизни перманентных колких замечаний Леви о чистоте.

Ели уходят в безоблачное небо мохнатыми стрелами, окружая лагерь от лунного света. Примятая трава и хвоя не шуршат под сапогами, когда командир группы обходит свой участок. Плечи затекли, мышцы робко, но навязчиво ноют, требуя заслуженного отдыха — обычная вечерняя история. Эрвин чуть раздражённо разминает шею, оглядывая изредка снующих рядовых. В основном сейчас все собираются у костерков: обсудить прошедший день, пошутить и посплетничать, пока рядом нет старших чинов. А, быть может, посплетничать и со своими офицерами. Такие тренировочные походы, проводились Китом Шадисом более охотно, чем экспедиции за Стены. Минимальный риск отправки похоронок, следовательно — никакой социальной опасности для Разведкорпуса, хоть и польза на благо Человечества стремится к нулю…