Игра в имитацию - Мила Гусева

— Поехавший ублюдок. Вот ты кто, — выплёвывает она, вперившись в лицо Торпа ненавидящим взглядом лихорадочно сверкающих глаз. Адреналин бурлит в крови, срывая чеку всякого здравомыслия, и Аддамс несёт со страшной силой. Она уже совершенно не способна умолкнуть и гордо покинуть палату. Только не после всего этого дерьма. — Ты мог бы меня предупредить. Но в твой сраный эгоистичный мозг такой вариант даже не пришёл, верно?

— Предупредить? — Ксавье иронично усмехается, стараясь выглядеть спокойным. Но её не обмануть — даже с расстояния в несколько шагов Уэнсдэй отчётливо видит, как он сжимает челюсти с такой силой, что на шее проступают жилы. — Ты сейчас серьёзно?

Их взгляды сталкиваются в непримиримой борьбе. Угольно-чёрный обсидиан против холодного зелёного малахита.

Фальшивый профессор выдерживает короткую паузу, будто бы пытаясь остановить себя от необдуманных слов — но когда Аддамс презрительно морщит нос, эта попытка проваливается с оглушительным треском.

— Какое тебе вообще до меня дело? — зло бросает он, резко взвиваясь на ноги. — Ты вроде неплохо проводила время с тем щенком. Или это было специально? Думаешь, я не заметил, как старательно вы двое изображали бурную страсть? Чуть не сожрали друг друга!

— Бурную страсть мне приходилось изображать только с тобой, — ядовито припечатывает Уэнсдэй, втайне испытывая мстительный триумф от осознания, что сцена в ресторане настолько сильно ударила по профессорскому самолюбию. Пожалуй, стоит произвести контрольный выстрел. — А с ним, чтоб ты знал, всё было искренне.

— Так какого хрена ты сейчас не с ним? — Торп повышает голос на полтона, по сантиметру сокращая расстояние между ними. — Что ты делаешь здесь? А?

Он движется вперёд очень медленно, но она почти физически ощущает исходящую от него опасность. Словно большой хищник осторожно подбирается к своей жертве перед смертельным броском.

Вот только она вовсе не жертва.

И она не отступит. Не позволит ему в очередной раз уязвить её самомнение. Последнее слово сегодня непременно останется за ней.

— Не смогла удержаться, чтобы не испортить твой идиотский псевдогениальный план, — деланно ровный голос Аддамс буквально сочится ядом. — Каким надо быть кретином, чтобы всерьёз поверить, что Энид послушается твоего дружка и ничего мне не расскажет?

— А какой надо быть дурой, чтобы трахаться с подозреваемым? — Торп издевательски усмехается, но в его извечном фасаде спокойствия давно пробита брешь. Скулы заостряются, зрачки расширяются, на шее лихорадочно бьётся жилка. — Или тебе просто нравилось, как я тебя трахаю?

— Не льсти себе. Это было ужасно, — она закатывает глаза с максимально надменным выражением, хотя внутри всё сводит от странного коктейля бушующих чувств.

Пожалуй, не зря говорят, что злость и страсть — чувства единой природы, две крайности одной и той же сущности.

Жгучая ненависть смешивается с отголосками предательского возбуждения, сокрушительная ярость — с недавним осознанием, что проклятый профессор глубоко проник в её разум, словно грёбаная раковая опухоль.

Но Уэнсдэй не позволит ему насладиться собственной слабостью. Не допустит, чтобы чёртов Торп догадался, насколько глубоко она увязла в этой кошмарной трясине.

— Знаешь ли, сложнее всего было имитировать оргазмы, — продолжает Аддамс, смакуя каждое слово и желая уколоть побольнее, задеть за живое, безжалостно сковырнуть коросту с незаживающей царапины. — А потом приходилось подолгу отмываться в душе от твоего мерзкого парфюма.

— Мне тоже было несладко, — с готовностью подхватывает лжепрофессор, остановившись в нескольких сантиметрах от неё и презрительно глядя сверху вниз. — Мало приятного возиться с амбициозной малолетней идиоткой, которая портит абсолютно всё, к чему прикасается.