Еще он это про «шавлю». Не думал, что я вспомню это слово, как не думает каждый раз, когда я выдаю что-нибудь такое русское или узбекистанское, какого во мне и быть-то вообще не должно — и пусть на сей раз это «шавля». Готова поспорить, что каким-то необъяснимым образом его это согрело.

На самом деле мне откровенно неудобно уже от собственного поведения. Дело в том, что я сейчас дома, лежу на постели и на мне нет ни клочка одежды и даже покрывала никакого поблизости нет. Я только что болтала с папой голиком, пока во мне в это время хулиганил Рик. Мы встретились сегодня в обеденное время, а после я форменно сбежала с работы — там все теперь на мази, а что не мази, мне «прямо щас» тоже не вытянуть. Без меня разберутся.

Вообще-то, Рик требует безраздельного внимания к своей персоне, если… лижет меня. Вернее, знает наверняка, что это безраздельное внимание ему гарантировано. Сейчас он, во-первых, сразу уловил мое естественное чувство дискомфорта от несовместимости общения с отцом и его похвалой и столь порочного поведения, какого отец бы точно не одобрил. А во-вторых, Рик находит своеобразное развлечение в том, чтобы физически вынудить меня к завершению разговора. Естественно, ему это удается. Я не владею ни единым мускулом. Забываю все, о чем только что говорила. Даже думать забываю.

Его язык занят вылизыванием внутри моей киски и вокруг нее. Под мои восторженные стоны радиус вылизываний все увеличивается. Когда он доходит до пупка, я слабо вскрикиваю. Не знаю, почему я каждый раз настолько теряю голову, когда он поднимается туда — а он ждет, изучил эту мою реакцию. Знает, до какого исступления способен меня этим довести.

Я вспухшая, мокрая и недееспособная — готовая к употреблению, как говорит Рик. Вдруг прямо в этот сгусток задающейся похоти, туповато надавливая, вваливается некое вторжение — это Рик вставил ладонь в меня, не убирая языка отовсюду, где рыщет сейчас.

Я не подозревала, что еще как-то можно. Что возможно еще что-нибудь. Что я способна чувствовать что-то сверх скольжений — его скольжений по моей вылизанной коже, по всем заветным точкам на ее поверхности, но и моих скольжений по гладкому, сладкому мокрому зеркалу желания, в которое он меня превратил.

Возможно. Возможно растянуть это желание, разломить, чтобы удвоить, умножить, вознести до устойчивых пиков, до самых верхних нот, на какие только способны я и мое горло, и звуки, извлекаемые из моей груди. Не подозревала, что способна на такие высоты, до которых он меня сейчас распел.

— А-а-а, — почти пищу я. — Да как ты… да что ты…

Как он это делает?

— Почитал там кое-что.

Соображаю настолько плохо, что не улавливаю «кат» — его отрыв от моей плоти, смену на вторжение его члена в нее самую.

У меня отключились мозги, хоть женщины и способны думать во время секса. Однако в них, мозгах все же успевает сформироваться вопрос:

«Интересно, что такое он почитал? «Доставьте своей женщине такое удовольствие, какого она еще не пробовала»?..

— Да-а! Да-а-а!!! О боже, Ри-ик… о, ДА!!!

Была бы мнительной, могла бы заподозрить, что на самом деле он не хотел чрезмерно долго трахаться со мной. Поэтому и подготовил мой первый оргазм на первой же минуте после его вторжения, за ним накатом еще парочку. Затем — сам.

Но я не мнительная и не придирчивая. К тому же моя мозговая деятельность на время в отключке, конечности не поддаются управлению, вот я и лежу себе спокойно. Наверно, этого он хотел — чтобы молчала и ничем не дергала.

***

На улице февральский дубак, время послеобеденное.

Я, кажется, заснула — не помню, когда Рик встал с кровати. Приоткрываю один глаз: он накинул на себя что-то. Похоже на минимум ткани, необходимый, чтобы не замерзнуть. Таким он предстает передо мной.

Вновь закрываю глаза и осведомляюсь сонно.

— Общения со мной ищешь?

— Не-а. Проверяю, проснулась или нет.

— Зачем?..

— Накормить тебя.