(Не) только твоя - Джас Риччи

— С Ветром и дедушкой.

Я поджала губы и поднялась на ноги. Всю легкость утра как ветром сдуло. Вот и пускай ситуацию на самотек, выбирая себя.

Выхожу на улицу и вижу Арского старшего, в его дорогущем костюме, с чашкой чая из набора “принцессы”. Зрелище настолько неправдоподобно комическое, что я поверить не могу, что это реальность.

— Мамочка, — радуется Алина, когда видит меня. — Садись, садись! Сейчас мы и тебе чай принесем!

Дочка хватает пустую розовую кружку, подскакивает на ноги и мчится в кухню.

Я же окидываю взглядом накрытую “поляну” и говорю:

— Я не разрешаю есть Алине столько сладостей. Она аллергик, как и ваш сын.

Арский поднимает на меня недовольный взгляд.

— И почему я не удивлен, что ты из тех мамаш, что запрещают ребенку вкусности?

— Здоровье, зубы, нормальное пищевое поведение… Мне не все равно, что с ней будет, когда она вырастет.

— Так ты понимаешь меня, значит.

— Нет, — качаю головой в знак отрицания, — вас я категорически не понимаю. И, боюсь, никогда не пойму.

— Ты честна со мной, я ценю это. И отвечу тебе той же честностью, чтобы все между нами было кристально чисто.

Я едва не закатила глаза. Какое великое одолжение.

Перечить, впрочем, не посмела. Хочет выговориться — в добрый путь.

— Та мне не нравишься, Елизавета. Ты наглая, грубая, без царя в голове. Ты не умеешь уважать авторитет и не знакома с понятием субординации, ты просто нагло берешь свое, своей внешностью и тем, что между ног. Это все может прокатывать с моим сыном, но не со мной.

Я вообще никак эту грязь не комментирую. Лишь в очередной раз убеждаюсь, что этот человек оторван от реальности и видит лишь то, что хочет видеть.

— Но поскольку ты мать моей внучки, — продолжает он как ни чем ни бывало, — я обязан научиться сосуществовать с тобой.

— Очень великодушно, — мне хотелось фыркнуть, но я подавила этот порыв в себе. В отличие от него я все же не забываю, с кем разговариваю. И это со своим, с его слов, отсутствием субординации. Чья бы корова мычала.

— Знаете, говорят, что больше всего в людях нас раздражает то, что нас раздражает в самих себе. Вам было бы полезно подумать об этом. Я заберу сладости, или заберу Алину. Выбор за вами, Станислав Константинович.

— Тебе было бы полезно не учить меня жизни, девчонка, — он вышел из себя моментально.

Но ссора не успела вспыхнуть и разгореться пламенем. За нами вдруг обиженно всхлипнула Алина.

— Я не хочу больше пить чай, — сказала, кажется, нам обоим. — Я пойду лучше с Анной Ивановной поиграю.

Она не ждет моего одобрения, что ей несвойственно. Меня это удивляет. Взрослеет на глазах, моя сладкая булочка.

— Знаете, если хотите ладить с ней, то вы зашли не с козырей, Станислав Константинович, — холодно бросаю несостоявшемуся свекру и ухожу в дом, чтобы догнать Алину.

Я задумчиво смотрела в окно, настолько провалившись в свои мысли, что перестала отдавать отчет, сколько времени прошло. Книжка с любимыми сказками дочери по-прежнему была в моих руках, а Аля сладко сопела в своей кроватке. День был нелегкий. И после того, как Алина уснула под звук моего голоса, я еще какое-то время сидела и пыталась унять дрожь в руках.

Весь день дочь была нервная, раздраженная, начинала плакать из-за мелочей, на которые раньше не реагировала. И я понимала, кто всему виной. Понимала и кипела внутри. Ведь именно от этого я так хотела сберечь свою дочь. От этого защищала, исчезнув из города и из зоны доступа ее отца и деда. И я не могу обвинить Льва в том, что он много работает, что его отец не поддается контролю и воспитанию. И он на моей стороне, и выйдет из себя, услышав, что произошло днем. Но оно уже поризошло. Алина уже пострадала от эмоционально неуравновешенного дедушки.