Художник моего тела - Пэппер Винтерс

Я моргнула от дезориентации, мозг затуманился, а глаза помутнели. Одеяла вокруг меня были теплыми и уютными, но то, что разбудило меня, повторилось, вытаскивая меня из постели.

Что это, черт возьми, такое?

Вскочив на ноги, я бросилась к двери и распахнула ее. Темнота зияла глубоким и бесконечным зевом, скрывая знакомые и незнакомые вещи. Одолженная одежда висела на моей стройной фигуре. Размер Гила не совсем соответствовал моему собственному, и я подтянула пояс черных треников, которые он одолжил мне, заново завязывая шнурки на бедрах.

Я сопротивлялась, натягивая его вещи. Они пахли им. Пахли успокаивающим стиральным порошком и цитрусовым запахом краски, которым была пропитана его кожа. Этот запах ранил мое сердце.

После того как Гил ушел, я оделась и застелила постель, а потом села и уставилась на дверь, пытаясь решить, что делать. Я не собиралась засыпать. Я пыталась придумать предлог, чтобы пойти домой. Но после стольких бессонных ночей и измазанного краской вечера я больше не могла бороться с усталостью.

Прохладный ветерок пощипывал мои босые ноги.

Как долго я спала?

Со стороны склада донеслось ворчание. Мой защитный инстинкт запустил адреналин.

Гил!

Выбежав из его комнаты, я пронеслась через окутанный ночью холл. Слишком большая футболка развевалась вокруг меня, пока я пробиралась по складу.

Тишину нарушило проклятие, за которым последовал удар.

Я побежала.

Проскочив через офис, я бесшумно остановилась, когда мои глаза наткнулись на Гила, крепко спящего на потрепанной кушетке у стены. Лунный свет и слабые проблески рассвета освещали его напряженное лицо.

Никто не причинял ему вреда. Здесь больше никого не было.

Только Гил и его кошмар.

Его ноги были запутаны в клетчатом пледе, а сам он лежал на спине. Одна рука лежала на заляпанном краской полу, а другая была сжата в кулак на животе. Его брови нависли над закрытыми глазами, а грудь поднималась и опускалась так, будто он убегал от чудовища во сне.

Еще один стон вибрировал в его теле, измученном и разбитом, почти мокром от слез.

Я замерла.

Мурашки пробежали по моей спине от осознания того, что я не должна была этого видеть.

— О, боже… мне так жаль. — Его лицо сменило выражение с растерянности на ярость. — Не надо! Нет…

Мои колени были готовы подкоситься.

Снилась ли я ему?

Была ли я той О, которую он умолял, или он знал другую?

— Олив… — Гил метался, словно сражаясь с наемниками жестоких иллюзий. — Я спасу тебя… я-я обещаю.

Олив.

Гил никогда не называл меня Олив в нашей юности. Овсянка, Орео, Орегано, да. Но Олив — никогда.

Его конечности охватила судорога, вызванная кошмаром, и он плотнее обхватил одеяло руками. Его рука стукнула по полу, указывая на то, что стук, который я слышала, был просто борьбой Гила во сне.

У меня была своя доля ночных кошмаров.

Месяцами мне снилось, как я падаю в окно ресторана, а стекло режет меня на куски. Я просыпалась в слезах с воображаемой кровью на пальцах.

Но это были не самые худшие сны.

Хуже были счастливые сны, в которых я летела в объятия своего партнера по танцам — легкая, гибкая и вечно грациозная.

Губы Гила сжались в линию, он хрипел, издавая все менее связные звуки, и его снова затягивало в бессознательные ужасы.

Я постояла еще немного — наблюдая в темноте, как он успокаивается и затихает. Я не двигалась, чтобы разбудить его. Я сомневалась, что он отнесется к моему вмешательству с пониманием, как и к тому, что я увидела его в самом уязвимом положении.

Я хотела успокоить его. Хотела прижаться к нему и поцелуями развеять его проблемы.

Но я уже достаточно надавила.

Гилу нужно было отдохнуть.

И мне тоже.

Отгородившись от прохладной пустоты склада, я отступила назад и направилась через его кабинет.