У Червленого яра - Татьяна Луковская

— Ой, да Миронег пустит, — расслабился Радята. — Козу куда, куда, дурень, козу повел? — позабыв про Марфу, кинулся он поучать мальчонку-челядина.

«Ну, что ж, — смирилась Марфа, — может и к лучшему. Все ж лишние мужские руки. Есть кому защитить. Спокойней».

Она милостиво разрешила Елице разложить под навесом новый скарб, накормила кашей усталых и испуганных девчушек. Вот и няньки, все ж Якимушке подмога.

Ночь уже хозяйничала в округе, уставшее семейство Радяты ушло спать на сеновал, Еленка с Якимом дремали в избе, а Марфа все сидела у костра в ожидании мужа. «Где же он? Там ведь бродит растерявший разум Глеб? Его вои? А зверье?» Воображение рисовала одну беду страшней другой. Время от времени огонь слабел, но Марфа снова подкидывала дрова, чтобы муж видел — его ждут.

Хрустнула ветка. Ухнула птица. Марфа вскочила, напряженно всмотрелась в темноту…

Из леса вышел Миронег, живой и невредимый.

— Что ж так долго, Мироша?! Уж я вся извелась, — кинулась к нему Марфа.

Лицо Миронега в свете отблесков костра было по-мальчишески задорным и счастливым.

— Вот, — осторожно протянул он нечто круглое. — Борть. Нашел, — прошептал на выдохе. — Слышишь? — позвал он наклониться Марфу.

Марфа расслышала едва уловимое гудение.

— Зимовать собрались, милые, — подмигнул Миронег. — У нас перезимуют. Бортник я снова.

— Бортник мой, любенький, — поцеловала его Марфа в обветренные губы. — Родной мой.

ЭПИЛОГ

Июль 1237 г.

— Ниже, ниже пригибайтесь. Заметит нас, спугнем, — в тон шелесту трав проговорил Миронег.

Две темно-русые головушки послушно пригнулись, скрываясь в сиреневом облаке душицы. Миронег призывно махнул и сам первым пополз к краю оврага. Малые пятки засверкали следом. Из зарослей дерезы вылетела встревоженная птичка. Пришлось переждать, замереть, не шевелясь. Тихо.

— Давай, — махнул Миронег подбородком. — Вон… туда глядите, — указал очами вниз.

— Ого! — вырвался наружу детский восторг.

— Тише ты, Михалко, — тонкая ручка сестрицы дернула мальчонку за край рубахи.

— Сама чего орешь? — огрызнулся брат.

Миронег сокрушенно покачал головой.

— Это Парашка!

— Он первым начал! — наперебой затараторили дети.

— Не надобно было его с собой брать, — надулась Прасковья.

— Сама дома сиди, — показал ей язык братец.

— Цыц оба, — нахмурил брови отец. — Глядеть-то будете, неслухи?

— Будем.

Внизу, мерно вздымая бока, щипал траву могучий зубр. Мелкий кустарник у его ног только подчеркивал величие ходячей горы. Солнце золотило горбатую холку, ветер играл курчавой шерстью. Зубр мелким хвостом лениво отгонял мошкару и стриг короткими ушами, время от времени глухо фыркая.

— Хорош, — выдохнул Михалко.

— Нагляделись? Теперь домой, — тихо скомандовал Миронег, начиная пятиться.

Дети послушно поползли обратно.

— А ему травы больше, чем коню надобно? А зимой что он ест? А кто сильней — зубр или медведь? А от стаи волков он сможет отбиться? — засыпал вопросами Михалко.

Миронег набрал воздуха в легкие ответить, но шустрая Прасковья, вклинившись между братом и отцом, перехватила внимание на себя:

— Батюшка, а отчего он одни, где его семья?

— Зубры — одиночки, они сами по себе пасутся, — улыбнулся Миронег, погладив дочь по макушке.

— Вот и хорошо, — обиженно насупился Михалко, — одному лучше. И что б никаких там вредных с косицами.

— То ты дурное говоришь, — поднял сына на руки Миронег, подбрасывая вверх. — Человек — не зубр, ему семья нужна и курносые с косицами очень даже надобны. Так-то, брат.

— И меня, и меня так-то подбрось, — стала тянуть руки Прасковья.

Миронег, несмотря на ломоту в пояснице, все ж дал детям почувствовать себя небесными птахами, а как отказать, вырастут, больше так-то привольно подлететь и не получится, землица заботами придавит.