У Червленого яра - Татьяна Луковская

— А чего ты не желаешь говорить, почему тебя ищут? Я тоже про то помалкивать стану, побожиться могу, — показал крепкие зубы Миронег.

— Я дров принесу, — махнула косой Услада, разворачиваясь к поленнице.

— Отпустил я ее, — кинул ей в спину Миронег.

Услада замерла, потом медленно повернулась.

— Ты ж любил ее, по всему видно, зачем же отпустил? — сверкнули карие очи.

— Зачахла бы она рядом со мной, — вздохнул Миронег и сел на бревно.

— С чего бы ей чахнуть? — рядом присела Услада, глядя на него с сочувствием. — Ты хороший.

— Сейчас, может, и хороший, а молодой дурной был. Я ее в сечи добыл. С половцами сцепились, стан их разграбили… Ну, я ее полоном себе и забрал. Тоненькая, чернявенькая, на тебя похожа. Ты чернявенькая в кого?

— Не ведаю, я своих не помню. Так она у тебя поганая была?

— Окрестил, Еленой нарекли. В дом хозяйкой привел.

— Венчались?

— Нет, да то все равно.

— Да как же — все равно. Разве можно? — Услада придвинулась чуть ближе.

— Слушай, чего ты пристала? — возмутился Миронег. — Собирался как пообвыкнется, только не пообвыклась, как на волка на меня смотрела. Не любо ей здесь было, туда душа просилась, — он посмотрел куда-то на юг. — Мне бы потерпеливей быть, поласковей, а я злился.

— Тоже ничего не умела, да?

— Все она умела, рукастая была. Но… дитя скинула, а потом и вовсе слегла. Я за знахаркой, а та говорит, ежели не отпустишь ее, помрет с тоски. С погаными мирно было, с купчинами их весточку послал, приехал за ней то ли брат, то ли… Он за нее выкуп привез, я не взял. Она с ним уехала, даже не повернулась на прощание. Тяжко было, — Миронег замолчал, потом принялся разводить костер, старательно раздувая давно остывшие головешки.

— Глупая она была, зря убиваешься, — с видимым равнодушием бросила Услада и побежала за дровами.

— Много ты, птаха, понимаешь, — кинул ей Миронег.

— Да уж не так-то сложно то понять, — с видом умудренной опытом бабы проговорила Услада. — Небось сидит в своем шатре, да по тебе слезы горькие роняет.

— Ну, теперь я к тебе буду приставать с расспросами, — злорадно потер руки Миронег.

Услада напрягла плечи, готовясь держать словесную оборону.

— Жениха-то за бусы целовала? — прищурил Миронег глаза. — Али не целованная?

— Вот я на такие срамные вопросы отвечать не стану, — разобиделась Услада.

— Видишь, как неловко, когда кто-то в твое потаенное ломится, — Миронег поставил котел на огонь. — Не бойся, я пошутил, больше пытать не стану.

Дальше они молча суетились у костра, каждый переживая свои, только им ведомые воспоминания. Каша поспела, наполняя стоячий безветренный воздух сводящими живот запахами.

— А вот разве бортники в степь за полоном ходят? — вдруг вскинула голову Услада.

— Бывает, — уклончиво отозвался Миронег.

— И бился ты как ратный, — задумчиво проговорила догада.

— Вот тут только один ответ — ты сказываешь всю правду про себя, а я про себя, так и быть, — и по тону бортника было ясно, что здесь уж он будет неприступен.

— Я уж все рассказала, — буркнула Услада, но приставать с расспросами больше не стала.

Миронег побрел последний раз проверить плот, завтра предстояла дальняя дорога, нельзя чтобы поклажа перевернулась и драгоценный мед пошел на дно. Услада побежала хвостиком следом, она вообще не любила оставаться одна, все время тревожно озираясь на заросли и пугаясь каждого шороха, и только рядом с Миронегом делалась спокойной и даже иногда веселой.

Вдвоем они уселись на край плота, погружая ноги в теплую воду и глядя, как стрижи чертят воздух острыми крыльями. Миронег вынул откуда-то крынку с квасом, хлебнул сам, передал Усладе, она отхлебнула, вернула обратно. И так привольно и благостно было в этот миг.

— А я бы здесь осталась, — вздохнула Услада.

— Где это, здесь? — поперхнулся квасом Миронег.