У Червленого яра - Татьяна Луковская

Внизу под лавкой в тряпице лежали шесть гривен серебра, взятые Миронегом поутру из тайника. Пригодятся ли? Отдать добро в алчные руки, пытаясь купить молчание, или пока придержать — там видно будет, стоит сначала оглядеться. Не отпускало ощущение охоты — зверь не силен, и даже глуп, но глупость, увы, непредсказуема.

Вот и пристань, узкая полоска песчаного берега с рядами перевернутых для просушки лодок, убегающая наверх по более пологой стороне холма тропа, частокол с распахнутыми за ненадобностью воротами.

Поселяне лодку бортника приметили издали, поэтому, когда Миронег начал, преодолевая течение, загребать к берегу, у кромки воды уже собралась толпа любопытствующих. Ясно, едва ковыляющий Борята все ж успел к каждому дому разнести чудную весть — нелюдимый лешак, отказавшийся от доброго десятка окрестных невест, вдруг оженился, да еще и на сироте-чужачке, и скорее всего бесприданнице, потому как ни лошади, ни коровки, ни телочки Борята в лесной усадьбе не приметил. С чего это бортник вдруг передумал? Неужто так молодка хороша? «А поглядим», — должно быть, сказали соседи и повалили к пристани.

Миронег с тревогой посмотрел на Усладу, как переживет такое пристальное внимание робкая птаха? Глянул и удивленно приподнял бровь: его молодая жена на вид казалась совершенно спокойной — спина выпрямилась, подбородок приподнялся, на губах застыла легкая полуулыбка приветствия, руки умиротворенно покоились на коленях, и не тени робости или страха пред толпой зевак. Должно, их так учили держаться в княжьем тереме, а, может, взыграла кровь степных предков. Кто они были, простыми ли коневодами или водили орды по приказу племенного вожака? Как же плохо Миронег знал свою подружью.

Причалил бортник умело, мягко, двое селян помогли затащить дощаник на песок. Миронег, спрятав сверток с серебром за пазуху, вышел первым, как положено главе семьи, Услада перешагнула через борт и поплыла за мужем, отставая на полшага. Бортник торопливо поклонился собравшимся, ему раскланялись в ответ. Настала очередь Услады, она внимательным взором окинула люд Малой верви, замерла на мгновение, потом глубоко поклонилась на каждую сторону — и мужам седовласым, и их женам дородным, и молодым отрокам, и девкам непокрытым. И так это у нее вышло чудно, что вроде как кланялась она, а выходило, что это селяне ее приветствовали с должным почтением.

— Подружья моя, Услада Миронегова[2], — хрипло проговорил Миронег, не в свое тарелке здесь, видно, чувствовал себя только он.

Дальше все закрутилось: бабы по очереди стали подходить, расцеловываться с новой соседкой, мужи поздравлять новоявленного супружника. Краем глаза Миронег заметил оставшуюся у тропы Нежку, та с нарочито веселым видом перекидываясь шуточками с золовкой, но Миронег уж знал ее вдоль и поперек, обида и любопытство просвечивали сквозь маску равнодушия. За спиной бывшей полюбовницы нагло стоял новый возлюбленный Кряжко. Вдовец с тремя детьми не мог нарадоваться отошедшему в сторону сопернику и довольно скалился, показывая крупные зубы. Баб в верви мало, а такую-то как Неждана еще пойди поищи. «Дурень бортник», — говорило выражение лица Кряжко, уж он то сдобную Нежку на эту тростинку точно бы не променял. Для Миронега все к лучшему, пусть утешает. Где ж старый Борята?

А вон и он, прячется за спинами старейшин и сверлит Усладу подслеповатыми очами. И оба братанича его пока в верви, стало быть Миронег не опоздал, еще можно помешать. И переговорить с глазу на глаз стоит сначала именно с Нежкой, выпытать, что уже успела наговорить старому пню. Но как это сделать, коли везде любопытствующая толпа, да и Услада может приревновать. «Разберусь», — привычно одернул себя бортник.

Елица, на правах старшей бабы, взяла Усладу за руку, уволакивая к своему двору. Радята повел Миронега, мол, я старейшина, так мне и гостить молодых.

— Столы-то накрывать будешь, Миронег Корчич? — догнал бортника насущный вопрос.