У Червленого яра - Татьяна Луковская

Миронег, уперев руки в бока, остался стоять посреди двора. «Вот так вот не желал, а женили. Но Услада какова, ой, лиса, лисица сущая, не зря ей так-то в душегрее ладно».

Глава XIX. Жена

«А теперь думай, Мирошка, что делать, — Миронег, привалившись к столбу навеса, всматривался куда-то в себя. — Вернется Борята домой, Нежке обязательно проболтается, она легко все сложит и поймет, кто на самом деле у меня живет. А бабья ревность лютой бывает, не сможет Нежка смолчать. Девку ищут, выкуп большой предлагают. Борята сребролюбец, услышит, так не устоит. Стало быть, что? Пошлет братаничей за наградой… Или не пошлет? Награду то ли дадут, то ли нет, а беду на вервь можно навлечь. Ведь сразу утаили, солгали. А еще Борятка не уверен, что Услада — та самая дека, а значит, ежели гоньба ее не опознает, то доносчику не поздоровится, в гневе и прирезать могут. Стоит ли и затевать? Да как узнать, на что Борята решится?»

Миронег съехал спиной по шершавому столбу и присел на корточках, чертя палочкой по земле. «Допустим, решился старый мерин на донос, куда братаничей посылать станет — на Воронож, вдогонку, или сразу к Пронску? — Миронег прочертил ленту Савалы. — Как перехватить, ежели я не ведаю, куда подадутся? С Радятой следует все обмозговать. Ой, ругать меня станет, так и поделом! Недоглядел».

На дворе темнело, Услада так и не вышла, затаившись в избе, уж поняла, что натворила, теперь, должно, боялась показываться на глаза, но и Миронег мстительно не спешил ее звать — пусть посидит, помучается. Голова раскалывалась от думок: «Ежели не смогу их остановить и все ж выедут за наградой, что тогда? Не убивать же своих, а запугать-то чем? А выходит, что и нечем, если только ноги переломать, чтоб до Пронска доползти не смогли, — Миронег мрачно ухмыльнулся. — Хотя, как пойдет, накатит, так ведь и прибить могу, за нее могу… Ее осудил, а сам, — бортник устало прикрыл очи. — Еще подкупить можно, больше предложить». Вот и снова припомнил Миронег припрятанное под старым дубом добро, оставшееся у него от былой сытой жизни.

«Завтра решу, утро вечера мудреней, спать уж пора». Он поднялся, снял с веревки свое одеяло, накинул на плечо и пошел к сеновалу. В спину задул сырой осенний ветер, к ночи жди дождь.

— А чего это я как сиротинка должен на дворе дремать, — вслух громко проговорил Миронег, — коли в избе не какая-то чужая дева, а своя жена спит.

Он резко распахнул двери и вошел в освещенную тусклой лучиной клеть. Услада, поджав ноги, сидела в уголочке лавки. Повоя на голове не было, на плече лежала девичья коса. От стука двери девчонка резво вскочила на ноги, виновато посмотрев на Миронега. «Уж так я раскаиваюсь», — говорил ее взгляд лесной косули.

Миронег, не проронив ни слова, прошел к своей лавке, кинул одеяло и, бросив суровый взгляд на птаху, задернул полог, отгораживаясь. Стащив надоевшие сапоги, он улегся на одеяло, заложив руки за голову и уставившись на матицу. За пологом послышалось легкое движение, а в свете лучины обрисовался девичий силуэт.

— Может, подушечку подать? — робко предложила Услада.

Миронег упрямо смолчал.

— Я то случайно сотворила, — добавила шалунья очень жалобно, — случайно как-то само вышло.

Миронег только хмыкнул — ну да, случайно к коробу метнулась да повой на голову приладила.

— И совсем я тебе в жены не набиваюсь, чтоб ты там не думал, — добавила Услада уже резче, без смирения. — Что ж у меня и гордости, что ли, нет? Да я же тебя спасти хотела… от греха удержать. Пришел дедушка, на вид благонравный, почтенный муж, а такой-то срам предлагать стал.

Миронег видел, что за пологом возмущенно всплеснули руками.

— Да ежели бы ты ему сразу твердо отказал, постыдил за речи срамные, так я бы и не выскочила. А то ведь видно же было, что…

— Что? — резко отдернул полог Миронег, и они оказались лицом к лицу, сверкая друг на друга очами.