Станешь моей победой - Викки Марино

— Поговорить не хочешь? — стремительно налетает на меня Мирон, но я, опустив голову, прохожу мимо, не решаясь пересечь точку невозврата. — Тихая, я, блядь, с тобой разговариваю! Аня! Аня, стой! Да стой же ты! — схватив меня за плечи, хорошенько встряхивает, да так, что собранные в култышку волосы рассыпаются. — Не молчи! — кричит Савельев и, переплетая наши пальцы, несется на сумасшедшей скорости в сторону мужского туалета, в который мы влетаем на полном ходу.

Врезаясь спиной в дверь кабинки, смотрю на Мира, не моргая, и заживо сгораю.

Он был тем, кто делал меня счастливой, он был и остается моей любовью, моим воздухом, моей жизнью. И, несмотря на трудности, верила, что «мы» — это навсегда. Но, к сожалению, я не в силах что-либо изменить. И если у нас нет будущего, нужно отпустить человека. Мир сильный, справится. Должен справиться!

А я… А я всегда буду любить его…

— Мирон… Мир… — шепчу задушено. Нервы, как струны, натянуты до предела. Прокручивая в голове отточенную за бессонную ночь фразу, не решаюсь озвучить. — Ты прости меня. Но… — черт, как же больно. — Нам надо…

Оставшаяся часть предложения застревает в горле, потому как Савельев резко закрывает мне рот ладонью:

— Молчи! Тихая! Не смей! — выталкивает на грани срыва и мотает головой. — Не говори мне этого. Слышать не хочу! Нет, блядь! — кричит так, что я инстинктивно сжимаюсь вся. — Ты не можешь! Ань…

Мне за все оставшееся существование на этом свете не искупить свою вину. Да и Мир не должен меня прощать. Пусть лучше ненавидит. Быть может, боль стихнет быстрее.

Зажмурившись, силой убираю его руку со своего рта и выпаливаю на одном дыхании:

— Мирон, я не могу говорить только то, что ты желаешь слышать! У меня сейчас такое дома происходит, что врагу не пожелаешь, — облизываю пересохшие губы и рвано тяну воздух носом. — Я устала, понимаешь? И мне нужно время, чтобы во всем разобраться.

— «Во всем» или конкретно «в нас»? — тут же отбивает Савельев.

— «В нас» в первую очередь, — делаю следующий шаг в бездну, подпитывая антиутопию.

Знаю, как ужасно звучат эти слова, как больно они делают Мирону, сама трясусь в предсмертной агонии. И полудохлое сердце в груди уже даже не бьется, но просто вяло вибрирует.

— Да что не так? — меня снова оглушает дикий ор Мира, и раздается звонкий удар ладонью по металлической двери прямо около моего лица. — Ань, обещала же не оставлять… — голос Савельева вдруг начал звучать глухо, отрывисто. Хочется обнять его, успокоить, но это точно лишнее. — «Что бы ни произошло, какие бы стихии ни пытались нас разлучить, я всегда буду твоей»… Помнишь? Моя! Особенная… — он ловит меня за шею и притягивает ближе. Еще немного и столкнемся.

Закрываю уши ладонями.

Зачем он это говорит?

Пусть лучше замолчит!

— Я… Я просто не справляюсь. И сейчас лучшее, что мы можем сделать — это поставить точку. Видишь же, что не выходит. А на одной любви далеко не уедешь, — меня насквозь прошивает током. От макушки до пят проходит электрическая молния. Никогда не думала, что могу собственноручно разрушить чью-то жизнь.

— Ты серьезно? — вопит Мирон не своим голосом. — Ты, блядь, это серьезно? — сжимая волосы у корней, запрокидывает голову и в прямом смысле рычит. — Сука-а-а… Тихая, почему так? Почему?! Ты можешь мне хоть что-нибудь объяснить? Вчера я как мудак прождал тебя четыре часа в этом ебаном парке, но ты так и не пришла. Я звонил тебе, писал. И хоть бы какая-то реакция последовала… А сегодня без объяснений причины ты говоришь, что уходишь! Я ни хуя не понимаю!

— Мир, отпусти меня, — прошу сквозь слезы. Пребывая в глубоком коматозе, еле на ногах стою. — Не делай больнее…

— Больнее? — судорожно выдыхает Савельев. — Ты меня сейчас убила, Ань… Сможешь жить с этим?

И, не дожидаясь ответа, уходит, громко хлопнув дверью. А я медленно стекаю на пол и просто смотрю в пустоту.

Он не простит… Никогда меня не простит…