Каштановые длинные волосы собраны в какую-то нелепую растрепанную гульку. Губы слегка припухшие, сонные глаза. И… О, черт! Из-под халата виднеется майка с глубоким вырезом, где отчетливо виднеется ложбинка между грудями. Что может быть прекраснее это картины?

У меня сразу перехватывает дыхание. Проталкивая в горле ком, с трудом сглатываю. И как голодная псина слюни пускаю, будто ни разу сисек женских не видел. Но, блядь, кажется, что впервые на них смотрю. Да там грудь-то не видно! А член, падла несговорчивая, давно по своей отработанной схеме работает — получает от мозга сигналы о присутствии Тихой и на подъем идет.

— Привет, Аня-динамо, — каждая буква в горле застревает, превращаясь в рваный хрип. Черт, я просто пялюсь на ее грудь.

«В глаза смотри, Савельев. Спугнешь девчонку!»

— Ты зачем пришел? — с ходу атакует новенькая, запахивая тоненький халатик.

Интересно, а под ним что?

Сука… Фантазия начинает работать, как гребаный генератор, накидывая разные пошлые варианты завершения дня в постели с Тихой. Играет со мной злую шутку, не заботясь о том, что я и так все время со стояком ношусь.

— Погнали, — протягиваю ей руку, не в силах сдерживать улыбку.

— Ты в своем уме?! На часах ночь! Никуда я с тобой не пойду!

Демонстративно закатывая рукава, цепляюсь за край подоконника и быстро приподнимаюсь на руках, делая своего рода выход силой.

— Хорошо, тогда я, пожалуй, зайду к тебе на чай. Не возражаешь? — подмигивая Ане, вижу, как она просто захлебывается от возмущения.

— Ты… Да ты… Невозможный! — роняя голос до шепота, с силой толкает меня в плечо, и я снова касаюсь земли ногами. — Мирон, уходи! Если тебя увидят родители, у меня будут проблемы.

— Блин, Ань, на полчаса всего, — как телка ною, честное слово. — Тихая, ну не будь такой жестокой. Ты же знаешь, что не уйду. Сдавайся, красотка! — и маню ее пальцем, увлекая за собой.

Тихая, оценивая ситуацию, кусает губы. Видимо, прикидывает, шучу я или нет.

— Хорошо, — неожиданно для меня соглашается, и я тут же получаю инфаркт. — Но… Но только полчаса, и ты отстанешь! А сейчас дай мне пару минут. Я переоденусь.

Время ожидания кажется вечностью, но когда вижу, как Аня, сбегая из дома через окно, идет в мою сторону, подпрыгиваю на месте. И плевать, как это выглядит со стороны.

Наверное, новенькая решила, что я с головой не дружу. Но в каком-то смысле она права. Когда вижу Аню, тумблер слетает махом, увеличивая активность нейронов, запускающих по телу электрические импульсы.

Как невменяемый пялюсь на свою Тихоню и улыбаюсь, словно задушенный препаратами псих. Но когда между нами остается не больше метра, Аня вздрагивает, отворачивается и делает шаг назад. Я же по инерции топлю за ней следом. Мне нужно ее коснуться. Жизненно важно чувствовать ее. Сейчас.

— Тихая… — тяну с каким-то недобрым, предупреждающим внушением, и она сдается, кивая головой.

Без какой-либо подстраховки беру Аню за руку, переплетая наши пальцы, и подлетаю от нахлынувших эмоций. Морщусь так, будто меня током приложило. Да что там говорить, нас обоих на контакте подбрасывает. Но если я внешне остаюсь невозмутимым, то Тихая вздрагивает от столь невинного прикосновения и идет с таким лицом, словно я предложил ей совершить что-то противозаконное или непристойное.

И все-таки… Заставить святошу сбежать из дома, вытащить ее ночью на улицу и держать за руку… Это ли не тачдаун?

Мы идем по дорожке, проложенной между деревьев. Но едва сворачиваем с улицы и оказываемся в том самом парке, плохо освещенном фонарями, резко оборачиваюсь… и все, теряю контроль. Выдержка летит к чертовой матери. Утопая в блеске ее глаз, прижимаю Аню к огромному дереву. Словно смертник касаюсь носом ее шеи и веду выше, к скуле, вдыхая любимый аромат.

— Ты что творишь? — возмущенно шепчет Тихая. — Пусти! — упираясь крохотными ладошками мне в грудь, отталкивает. Ничего нового.