Только не мы - Игорь Толич

Некоторое время он продолжал заниматься пазлом, не глядя на меня и никак не показывая заинтересованность. Меня начали звать воспитательницы, намекая, чтобы я оставила Валдиса в покое. Мне хотелось притронуться к нему, погладить по голове или обнять, но Валдис не понимал такие чувственные проявления и лишь раздражался на них.

— Счастливого Рождества, Валдис, — сказала я.

Не получив ответа, я удалилась в раздевалку.

Из общей комнаты до меня ещё доносились детские голоса, взбудораженные непривычным событием.

Все воспринимали по-своему подарки и сладости, но большинство детей, конечно, были рады и удивлены. Однако для одного мальчика этот праздник жизни так и остался пустым звуком, и меня это расстроило. Я надеялась хоть немного растопить лёд в сердце этого маленького принца, несмотря на то, что знала наверняка — Валдис не любит шум, суету и громкое веселье. Он любит свой пазл и столик, за которым сидит только он и никто другой.

— Илзе! — подбежала ко мне «большая» воспитательница, разодетая почти так же, как я, только плащ на ней был больше раза в четыре, и короной, от которой я вежливо отказалось, она не побрезговала. — Илзе, спасибо вам! Дети в восторге.

— Да, я тоже очень рада, Елена, — совершенно безрадостно отозвалась я, снимая свой плащ и передавая ей.

— Если хотите, — воровато шепнула она, — я вам напишу на мэйл…

Елена подмигнула, а я не поняла её жест.

— О Валдисе, — прошипела Елена и тут же заслонила рот пухлой ладошкой. — Я вам напишу, как он отреагировал.

— Он никак не отреагировал…

— Нет-нет, это вы зря! Он не станет при всех смотреть что-то новое. Наверняка ночью стащит куда-нибудь под кровать и будет рассматривать. Он всегда так делает.

— Ночью? — удивилась я. — Он что же, не спит?

— Иногда по трое суток не спит, — вздохнула Елена. — Но вы не огорчайтесь. Я вам напишу. Правда.

Воспитательница снова подмигнула, как бы скрепляя наш шпионский уговор, и укатилась обратно к детям.

А мне пора было отправляться на нелюбимую встречу с Марией. Как бы мне не хотелось избежать данной участи, существовали вещи, над которыми я никак не властвовала.

В детстве это были ранние подъёмы в садик, а позже — в школу. Зимой, как сейчас, мама иногда сажала меня на санки. Поскольку снег в Даугавпилсе — явление редкое, а чаще бывают промозглые дожди, санки с шумом скребли асфальт, но слезать с них я всё равно не желала, потому что снежно-дождливый мир казался мне холодным и враждебным, а на санках я словно плыла в уютной ладье, защищающей меня ото всего.

Через четыре года после смерти папы, мама повторно вышла замуж, за русского офицера. И хотя этот брак не просуществовал долго, он привёл к тому, что я получила российское образование, выучила русский язык и стала русской писательницей. Конечно, в детстве мне было невдомёк, что в Москве зимы куда более лютые, чем в Даугавпилсе, что в России люди куда более суровые, чем в Латвии, что снег и мороз — это не только красиво, но ещё и полезно, потому что в школе могут отменить занятия, и тогда я на законных правах не попаду в эту проклятую свору, где издеваются над моим акцентом и цветом волос. И так же я не знала, что позже, в институте волосам этим будут завидовать русые чернобровые девчонки, будут убивать свои косы гидроперитом, чтобы хоть немного отбелить их, потому что Бритни Спирс ворвалась на телеэкраны ослепительно-белой блондинкой, и всём потребовалось немедленно уподобиться ей.

Впрочем, и этот образец исключительной кукольной красоты имел мало общего со мной. Долгое время я втайне считала себя некрасивой, хотя знаю уже давно и наверняка, что это неправда. Меня несколько раз сравнивали с одной латышской актрисой по имени И́нгрида А́ндриня, а уж она совершенно точно была признанной красавицей. И я с запоздалым чувством облегчения, даже гордости признаю, что между нами действительно есть нечто общее.