Только не мы - Игорь Толич

Продавщицы, молоденькие девчонки в одинаковых белых рубашках, сгрудились у прилавка. Пару минут назад они помогали мне выбрать кольцо из белого золота с алмазной насечкой в виде ажурных узоров и россыпью бриллиантов по всей поверхности металла. Продавщицы зааплодировали. Кто-то из покупателей охнул, кто-то сказал: «Как мило!». А мы с Тони просто улыбнулись друг другу.

Идя домой, я думала о том, что мой семейный статус вновь изменился. Я действительно почувствовала себя иначе и шла в каком-то полусне: машины, люди, дороги, светофоры — они мелькали ежесекундно, оглушали какофонией звуков, но слышала я лишь Тони.

Она говорил:

— Лиз, мы должны пригласить твою маму к нам на Новый Год.

Я уставилась под ноги. Асфальт блестел гололедицей. Я крепко держала Тони под локоть. Я держала под локоть своего мужчину. И хотела следовать рядом с ним везде и всюду, однако сердцу моему становилось тяжко при мысли о скором отъезде.

Я сказала:

— Да, конечно, пригласим.

И закусила губы, потому что давно сказала маме, что я вот уже год не одна, но кольцо, переезд в Минск, и главное — знакомство с Тони определённо станут для неё сюрпризом. Ведь мама всё ещё лелеяла мысль о моём воссоединении с Максом.

Когда мама вошла в квартиру, первый, кого она заметила, был Клаус. И, конечно, его обаятельная серая мордаха не могла не покорить мамино сердце. К тому моменту Клаусу уже исполнился год. Мы так и не кастрировали его, но определённая склонность к меланхолии делала его почти неуязвимым в отношении зова инстинктов. Он целыми днями грелся возле моего ноутбука, затем вместе со мной перемещался на диван, где я читала книги, лениво сопровождал меня в ванную или на кухню, и делался увлечённым и подвижным, только когда дело касалось еды. К гостям Клаус был равнодушен, но к маме подошёл сам и дался погладить.

Из комнаты появился Тони. Свежеподстриженный и благоухающий Dior Homme, он учтиво поздоровался с моей мамой.

— Мама, — сказала я, — это Тони. Мой возлюбленный. Я давно хотела вас познакомить.

Мама выпрямилась во весь рост, ещё раз внимательно оглядела нас и, кажется, заметила моё кольцо, по протестантскому обычаю украшавшее левый безымянный палец.

— Ингрид, — коротко представилась мама.

Мы были с ней похожи как две капли воды. Возраст едва угадывался на мамином лице, что иногда нас могли принять за сестёр. Привычки и характер мне достались больше папины, а мама в силу темперамента всегда оставалась подвижной и чуть порывистой. Но тут она замерла и не знала, что говорить.

Через несколько минут она всё же прошла в комнату, взглядом оценила готовую к празднеству нарядную ёлку и повернулась к нам, стоящим в дверях и не понимающим, к чему готовиться.

— А вы ещё не накрывали на стол? — невзначай осведомилась мама.

И мы с Тони, наконец, расслабились.

На прощание мама сказала мне лишь одну фразу, которую я слышала от неё уже множество раз, но сегодня она прозвучала как благословение:

— Илзе, самое главное для меня как для матери, чтобы ты была счастлива, а остальное — приложится.

Я поцеловала маму в напудренную щёку, ощутив солоноватый привкус на губах, но так и не поняла, кто из нас плакал — она или я, а может, обе.

Потому что мы уже обе знали, что нам предстоит разлука. Одно дело — не видеться подолгу, живя в одном городе, но зная, что всегда есть возможность приехать в любой момент. Надо только сесть на метро или поймать такси, и спустя полчаса-час расстояние будет преодолено. И совсем другое дело — разъезжаться по разным странам.

— Я буду скучать, — шепнула я маме.

— Я тоже буду скучать, — прошептала в ответ мама.

В феврале мы загрузили вещи в машину — все, какие смогли, отдали ключи от квартиры новым жильцам — семейной паре, которая приехала из Молдовы и работала у Тони в московской типографии, а после покатили в новую жизнь.