Ночная смена - Энни Краун

— На следующей неделе я должен написать в классе эссе об этом стихотворении о тигре, — его бицепсы напрягаются под рукавами, но я абсолютно не пялюсь. — Но честное слово, я заблудился. Говорил же, что я отстой в поэзии. И подумал, знаешь, ты же гениальна.

— Очевидно, — бормочу я в холодный напиток.

Его губы дергаются.

— И довольно скромная. Именно поэтому поможешь разобраться, что, черт возьми, пытался сказать этот Блейк.

Винсент достает книгу, открывает ее на загнутой странице и передает мне. Я ставлю кофе и вытираю влажные ладони о шорты, мне не терпится чем-нибудь заняться и отвлечься от парня, сидящего напротив. Похоже, тема на сегодня — стихотворение Уильяма Блейка, возможно, самое известное из его произведений.

— О, — говорю я. — Узнаю эти строчки. Проходила это примерно в четырех разных классах.

— Конечно, узнаешь.

— Это классика. Мне пришлось заучивать его наизусть на втором курсе средней школы. «Тигр, тигр, ярко горящий…»

Винсент ерзает на стуле. Кожа скрипит под ним. Я внезапно и яростно вспоминаю тот факт, что в последний раз, когда читала ему стихи вслух, мы завлекли друг друга.

— Ну и, знаешь, все остальное.

— Хорошо, — говорит он. — Объясняй, Холидей.

И вот снова — моя фамилия. Он использовал ее уже дважды, и не могу решить, нравится ли мне это или хочу схватить его за рубашку и потребовать, чтобы Винсент прекратил давать прозвища. Я заправляю волосы за уши и подаюсь вперед. Когда мое колено соприкасается с коленом Винсента, я немедленно отвожу ноги в сторону и притворяюсь, словно ничего не произошло.

— Итак, — начинаю я, прочищая горло. — Блейк опубликовал два сопутствующих сборника: «Песни невинности», а затем, несколько лет спустя, «Песни опыта». Вы анализировали какие-нибудь другие его работы в классе?

— Кажется, читали о детском труде.

Я фыркаю.

— Это называется «Трубочист». У стихотворения две части: одна в «Песнях невинности», а другая в «Песнях опыта». Блейка действительно интересовали дихотомии — добро и зло, рай и ад, — поэтому он написал множество сопутствующих произведений для двух сборников. У этого, — я нажимаю на страницу, — есть родственное стихотворение в «Песнях невинности» под названием «Ягненок».

Винсент кивает.

— Одно о насилии, а другое о мире?

— По сути, да. Но Блейк не просто противопоставляет их. Если посмотришь на то, как он формулирует предложения и как использует повторяющиеся вопросы, это нечто большее, чем просто установление дихотомии, — я открываю рот, чтобы начать читать, затем останавливаюсь и сжимаю губы. Вдруг начинаю стесняться собственного голоса — и не совсем уверена, что смогу дочитать стихотворение до конца, не воспламенившись. Итак, я сую книгу Винсенту и говорю. — Прочти первую строфу.

Выходит более резко и требовательно, чем я хотела, но он даже не вздрагивает. Винсент послушно берет книгу из моих рук, переворачивает ее и начинает читать стихотворение вслух.

И я тут же жалею, что попросила.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Звук голоса Винсента заставляет тело сжаться.

Мы сидим в несколько укромном уголке кофейни и нежная инди-музыка, играющая из динамиков, тихая, так что Винсенту не приходится сильно напрягаться. Он читает тихо и обдуманно. Голос низкий, рокочущий, интимный. Это напоминает о том, что в пятницу вечером, когда мы встретились, я все еще думала о сексуальной сцене в «Принцессе мафии» и была ошеломлена высоким и задумчивым незнакомцем, которому требовалась рекомендация к чтению. В тот момент я на мгновение представила, как Винсент читает стихи. Это показалось приятной фантазией. Теперь я понимаю, что была Икаром: абсолютной гребанной идиоткой, выпячивающей задницу к солнцу, совершенно не подозревая, что высоты, к которым стремилась, могут погубить меня.