Прибыли её книги, те самые, которые я тайно купил для неё во время автограф-сессии. Мы прошлись по книжному магазину, и Луна указала на несколько своих любимых книг, некоторые из которых она хотела прочитать, но у неё не было возможности или времени, а другие просто привлекли её внимание. Желая удивить её, я заказал доставку. Коробка стоит на третьем этаже, и каждый раз, когда я смотрю на неё, новая волна горя угрожает поглотить меня целиком.

Иногда по ночам я представляю, как лечу в Лос-Анджелес. Нахожу маленький многоквартирный дом, о котором она мне рассказывала, недалеко от центра города. Умоляю её дать мне ещё один шанс. Я поклянусь не говорить о любви, потому что это то, что напугало её. Я не буду поднимать эту тему. Я не хочу снова всё испортить.

Вот только…дело было не только во мне. Я был слишком честен, а она недостаточно.

— Это не сработает.

— Это чушь собачья, Л. У нас всё получается, и именно это тебя пугает.

Она покачала головой, словно пытаясь прогнать мои слова.

— Это. Ты и я. Это не сработает, Генри.

Я не мог стоять там и слушать, как она лжет не только мне, но и самой себе. Итак, я ушел. Мне нужно было прочистить голову и подобрать правильные слова, чтобы она поняла, чтобы заставить её остаться.

Но мне вообще не следовало уходить. Когда я вернулся домой, Луны уже не было.

И теперь она вернулась в Лос-Анджелес. Уехала из Лондона, из моей жизни.

Я поднимаюсь в нашу комнату…мою комнату. Простыни пахнут нами, они пахнут ею. Я зарываюсь лицом в её подушку, и слезы текут градом.

Я долго смотрю на неё. Даже с опущенным лицом она выглядит красивой в тусклом свете спальни.

— Почему ты сдаешься до того, как у нас появился шанс начать по-настоящему? — мой голос срывается.

— Я не сдаюсь. Я принимаю реальность такой, какая она есть.

Я отталкиваюсь от стены, вторгаюсь в её личное пространство. Её дыхание наполняет мои легкие; её аромат витает вокруг меня.

— Мне всё равно, кто или что было до этого, — я провожу руками по волосам, желая вырвать пряди. — Я не понимаю, почему ты это делаешь.

— Вот чего ты не понимаешь, — вздыхает Луна. — Дело не в чем-то или ком-то другом. Это я, — уверяет она. — Я не хочу этого.

Она действительно этого хочет, мысленно утверждаю я.

Я чувствовал её желание, видел это. Но слова — сокрушительный удар. Слова из её уст режут мне сердце, разбивают душу сильнее, чем любые другие слова до этого. Всё причиняет такую боль. Я не могу сдержать слёзы.

Как она может стоять здесь и лгать? Как она может заявлять, что не хочет этого? Как она может говорить, что не хочет меня, когда я почувствовал это на себе — по тому, как она прикасалась ко мне, как она смотрела на меня? Я не понимаю.

— Я люблю тебя, Луна. Я хочу быть с тобой, — это звучит отчаянно, жалко даже для моих собственных ушей. Я отворачиваюсь от неё и устало, измученно тру лицо. — Я думал…Я думал, ты тоже. Но я понимаю, что, возможно, ошибался, — я вытираю лицо.

Разочарованный и становящийся всё злее и злее, я больше не могу там стоять. Не могу оставаться там, зная, что она недостаточно заботится обо мне, чтобы быть честной. Что бы это ни было, мы можем справиться с этим вместе. Если бы только она впустила меня. Если бы только она поговорила со мной. Но она отказывается. Хуже того, она готова лгать мне, вместо того чтобы разобраться с истинной проблемой.

— Луна, посмотри на меня, — я делаю шаг к ней. — Пожалуйста, посмотри на меня.

Её взгляд устремлен в пол между нами.

— Я не могу.

— Пожалуйста, не делай этого, — в моих словах звучат слёзы.

— Мне очень жаль, Генри. Это не сработает.

После всего, о чём мы говорили, зная всё дерьмо, через которое мы прошли, я не могу ей поверить.

Она сделала то же, что и все они. Обнаружила, что мне чего-то не хватает, и ушла. И я в полном беспорядке.