Тщеславие - Виктория Лебедева (2002)

Мы входили в парк с противоположного конца, от шоссе Энтузиастов, с той стороны, где лес настолько густ, что напоминает настоящий, где еще не все дорожки покрыты асфальтом и фигурными плитками, — с той стороны, где нет ни одного аттракциона и ни одного лотка. В этой части парка было совсем мало людей, и стоило углубиться внутрь его на какую-нибудь сотню метров, как грохот машин за спиной растворялся в совсем не московской тишине, а из тишины волшебным образом рождался птичий галдеж. Через пятнадцать-двадцать минут неспешной прогулочной ходьбы становилась видна половинка колеса обозрения, а еще через пять минут можно было выйти на маленькую, ветхую лодочную станцию — на воде качались выцветшие катамараны и несколько пронумерованных лодок, выкрашенных зеленой масляной краской. На дне лодок обязательно стояла вода, где-то больше, где-то меньше. А чуть дальше начинались аттракционы — сначала скромные, дешевенькие, облупившиеся и местами покрытые ржавчиной, почти всегда без единого посетителя. И только за большим колесом обозрения гремели людные измайловские луна-парки.

Был ранний будний вечер, и аттракционы простаивали, а служители в синих куртках мирно покуривали себе на стульчиках у входа.

— Ну что? Обкатаем аттракциончики перед выходными? — спросил Слава. — С чего начнем, с автодрома или с колеса обозрения?

— Может, лучше с лодочной станции?

— О’кей! Катамаран, лодка?

— Лодка, если не возражаешь, — выбрала я, и мы отправились в одиночное плавание по маленькому мутному пруду. Мне стало весело. Слава так смешно загребал, опускал весла в воду по самые рукояти, и лопасти, наверное, доставали почти до дна, натруженно скрипели уключины, а я, припомнив свое клятвенное обещание не вести себя больше, как пацан, помалкивала. Только вспоминала нашего школьного военрука, Юлия Георгиевича, организованный им «Клуб юных моряков» и наши тренировки на лодочной станции Бисерова озера: «Отставить! Карасев, куда ты топишь весла? Так ты за час проплывешь не больше трех метров!»

Но Слава имел полное право не знать, это не он, а я провела всю свою сознательную жизнь в гарнизоне военных моряков и посещала три года этот самый школьный клуб, это я была левым баковым, когда мы ходили по озеру четверкой и Юлий Георгиевич кричал нам с пирса: «И раз, и раз, и раз, левый — табань!» Очень хотелось погрести, так давно не каталась на лодке, но я взяла себя в руки и весел не попросила, что ж, пора и мне казаться слабой, хотя бы в таких вот мелочах.

А Славе тоже было весело, мы болтали и громко смеялись, просто так, без особой причины. Потом мы устроили на совершенно пустом автодроме ряд шумных столкновений и лобовых атак, в одиночестве сделали круг на колесе обозрения (это было здорово и немного жутко, я с детства панически боялась большой высоты) и забрели на аттракцион «Солнышко». «Солнышко» было старенькое, кабина тяжелая, и раскачать ее на полный оборот оказалось совершенно невозможно. Нет, сначала мы усиленно приседали, пытались считать друг другу для пущей синхронности, придумывали разные технологии с целью увеличения амплитуды, но потом Слава сдался, смешно обрушился на дно кабины и раскинул руки в стороны: «Я не хочу «Солнышко», я хочу к маме!»

— Знаешь, — сказал Слава, когда мы с подгибающимися коленями вышли с «Солнышка», — пойдем-ка поищем обыкновенные качели, нет ничего лучше качелей — кажется, что летаешь.

Я улыбнулась — даже на автодроме мне уже казалось, что я летаю, но он был прав, он был снова прав, нет ничего лучше обыкновенных качелей-лодочек, и можно смотреть глаза в глаза, снизу вверх, а потом сверху вниз, и ловить губами тугую струю летящей навстречу прохлады, и боковым зрением ощущать, как вокруг тебя поворачивается теплый, солнечный мир.