Случайное столкновение в метро? Москва, конечно, город маленький, но… Один шанс на тысячу среди этого броуновского движения. Не помогает даже длительное выстаивание в точках возможных пересечений, твое порядком потрепанное терпение обязательно иссякает за полминуты до появления лирического героя, и ты делаешь шаг в сторону эскалатора, маршрутки или троллейбуса, и он, лирический герой, даже не замечает, как поглощают твою сгорбленную спину членистокрылые двери.

Можно еще как бы случайно заскочить на работу к Людмиле Евгеньевне: вот она сидит за кассой, а ты подходишь и опускаешь на тарелочку примятые разноцветные бумажки, столько-то в такой-то отдел, и… «Ой, Надюша! Здравствуй! Куда же ты исчезла, совсем забыла нас», — а глаза… А глаза смотрят в сторону, смущенно и даже, может быть, виновато, пальцы машинально пересыпают монетки в одном из нижних отделений… Нет, не годится, она всегда была на моей стороне, но ошибалась, ах как жаль, что она ошибалась, и незачем портить человеку настроение своими плохо сформулированными просьбами о помощи и о пощаде, мольбой на уровне взгляда, ну чем она может помочь? Разве может помочь третье лицо? Нет. Только случай. Да и тот — вряд ли, ведь колесо Фортуны неисправно и обманывает тебя с завидным постоянством.

В общем, что бы ты ни делал, результат — минус бесконечность.

И вот тогда, только тогда планы в голове становятся абсурдны до совершенства и так непохожи на привычную правду, что начинают постепенно осуществляться.

Глава 2

Планов было два: просто абсурдный и абсолютно неосуществимый.

Первый, абсурдный, заключался примерно в следующем: нужно каким-то образом попасть в число сотрудников телевидения и снова оказаться в поле Славиного зрения, а уж там как-нибудь разберемся. Абсолютно неосуществимый, на бумагу переложить трудно, но я все-таки постараюсь: в результате этого плана я должна была написать нечто гениальное, стать слегка знаменитой, и вот тогда Слава все прочитает и все поймет, поскольку о ком и для кого же мне писать, если не о Славе и не для Славы, он — моя единственная тема, а значит, оценить написанное мной по-настоящему сможет только он один, и пусть все остальные громко аплодируют, мне эти аплодисменты на фиг не нужны, лишь бы он, Слава, прочувствовал, оценил и вернулся, и вот тогда все будет расставлено по местам уже окончательно, он больше никогда не посмеет меня презирать… и не любить не посмеет…

Странно, но, против всякой логики, я начала с осуществления именно этого последнего плана, а именно: подала для начала документы в Литературный институт имени А.М. Горького.

В истоках этого смелого и, я бы даже сказала, наглого шага стоял небезызвестный брат Михаила Кубрика — Алексей Кубрик, поэт из города Балашихи Московской области, прошедший в свое время конкурс в двадцать пять человек на место. «Чем я-то хуже?» — подумала я самоуверенно, хотя стихов Алексея Кубрика никогда и в глаза не видела и понять, чем я хуже, не могла просто по определению. Потом призвала на помощь одну из маминых знакомых, светскую леди Марину Сергеевну, тридцати пяти лет от роду, обладательницу двух не слишком удачных дочерей школьного возраста, двух любовников: одного — кавказской, другого еврейской национальности, тоже, кстати, не слишком удачных, — шумного рыжеволосого мужа, человека ревнивого и недалекого, а также давнюю почитательницу моих поэтических талантов, и мы в четыре руки стали готовить мою вступительную подборку исходя из ее взрослых, сложившихся вкусов.