Когда тошнота проходит, а головокружение становится контролируемым, я послушно киваю.

— Ты хорошо себя чувствуешь или тебе нужно, чтобы я нес тебя оставшуюся часть пути?

— Я могу идти.

— Хорошо, — говорит Хейз, его пальцы все еще успокаивают меня, нежно проводя по моей спине.

Когда мы доходим до порога моего дома, Хейз идет позади меня, как будто он вампир, которого нужно пригласить внутрь.

Приоткрыв дверь, я жестом приглашаю его войти.

Он не двигается.

— Ты можешь войти, — говорю я ему на случай, если ему нужно какое-то словесное подтверждение.

— Ты меня не знаешь. Я не собираюсь заходить в твой дом.

Я упираю руки в бока.

— Ты серийный убийца?

— Нет, но…

— Тогда я разрешаю тебе войти в дом.

Он открывает рот, чтобы возразить, но я обрываю его, прежде чем он успевает запутаться в своей хорошенькой головке.

— Я не отправлю тебя домой в таком виде. Хотя бы приведи себя в порядок, ладно? И тогда ты сможешь отправиться в свой веселый путь.

У меня такое чувство, что Хейз от природы упрямый человек, но, к счастью для меня, он перестает сопротивляться. Бросаю его грязную рубашку в стирку, быстро чищу зубы, а затем открываю двери в душ для него.

Я испускаю вздох, облокачиваясь на спину на своей кровати.

Я не так представляла себе окончание этой ночи. Я была бы не против легких прикосновений и небрежного поцелуя. Я бы также не отказалась от ужасного секса на одну ночь, для которого утром мне неизбежно придется покупать «План Б». Но это… это уже совсем не то. Это то, от чего мое достоинство никогда не оправится. Будет ли грубо с моей стороны улизнуть из собственного дома? Мне нужно получить паспорт, сменить имя, перекрасить волосы и переехать в Мексику как можно скорее.

И что еще хуже, я никак не могу выбраться из своей облегающей одежды. Почему банальные задачи становятся намного сложнее, когда ты пьян? Ненавижу это.

Я покачиваю бедрами, не садясь полностью, пытаясь выполнить какую-нибудь комбинацию прыжков, чтобы джинсы освободили мои ноги из их джинсовой тюрьмы. Брюки цепляются за меня, как пленка, и чем больше я борюсь, тем сильнее накаляется мое разочарование. Во время битвы я потеряла каблук, а второй уже готов улететь в другой конец комнаты.

Я чувствую, как что-то пушистое скользит по моей ноге, и, посмотрев вниз сквозь затуманенное зрение, вижу, что ко мне прижимается моя черно белая кошка Кранчвап. И да, ее назвали в честь хрустящей обертки «Supreme» из «Тако Белл».

Я отказываюсь от своей миссии по освобождению женских достоинств, подхватываю Кранча на руки и прижимаю к себе по-королевски.

— Я сегодня облажалась, девочка. Очень сильно. — По шее пробегает жар, на глаза наворачиваются горячие слезы, а сожаление начинает захлестывать меня снежным комом.

— Если бы Роден увидел меня сейчас, он был бы так разочарован. — Я смахиваю влагу с ресниц, которая грозит оставить разводы на тональном креме.

Кранч смотрит на меня своими демоническими желтыми глазами, медленно моргая, словно в тайне понимает каждое мое слово. Я держу ее за подмышки, так что верхняя половина ее тела выглядит немного расплющенной, и обычно она ненавидит, когда ее держат таким образом — с вытянутыми руками, — но она не шипит и не бросается на меня. Кошки ведь реагируют на эмоции хозяина, верно? Боже, должно быть, это ее способ пожалеть меня.

— Этот парень, с которым я познакомилась, Хейз, он вроде бы прекрасный парень. Но я не могу его впустить — не думаю, что у меня есть шанс с ним после сегодняшнего вечера, — объясняю я, и одна слезинка скатывается с уголков моих усталых глаз. Мое сердце болит так, словно его выжали досуха, и в животе что-то тревожно трепещет, и я знаю, что это не из-за алкоголя.

Кранч мяукает в ответ, поворачивая голову, чтобы облизать свой загривок.