Когда она снова посмотрела вперед, между ее бровями пролегла морщинка. Но вскоре она нашла в этих зеркалах невидимую точку и сосредоточила на ней все свое внимание.

Я сделал то же самое, сосредоточив внимание на том, что было впереди. Но она была там. Она была близко.

Этого было достаточно.

Поэтому, я пробежал одну милю, затем две. После трех я обычно останавливался, чтобы поподтягиваться, но она все еще бежала, уверенно и энергично. Я еще не был готов уйти.

У нее слегка блестел лоб и горели щеки, но в остальном она держалась непринужденно.

К четвертой миле мои ноги начали уставать. Я не тренировался как бегун на длинные дистанции и, кроме простой разминки, никогда не проводил много времени на беговых дорожках. Но Дженнсин не останавливалась, и я тоже.

Она нажала на кнопку, и на мгновение я вздохнул, радуясь, что наконец-то закончил. Вот только эта кнопка была не для того, чтобы остановиться. Она увеличивала скорость.

Сукин сын. На ее губах мелькнула тень улыбки, как будто она призывала меня остановиться. Вызов принят.

Я нажал на «Плюс» на своем тренажере и ускорил шаг, пытаясь сравняться с ней, пока не преодолел пять миль. Мои легкие горели, а по лицу стекал пот.

Блять. Я больше глотал воздух, чем дышал. Но не останавливался. Я не сбавлял темпа. Пока, наконец, пробежав почти шесть миль, Дженнсин не перешла на шаг, поднимая руки над головой на вдохе.

Я бежал еще минуту, дожидаясь, пока стрелка на табло не достигнет шести, прежде чем нажать на кнопку «Стоп». Затем я убрался к чертовой матери с этой гребаной беговой дорожки и направился к питьевому фонтанчику, чтобы глотнуть воды. Я вытер лицо краем футболки, хотя пот продолжал капать с меня.

Вытащив наушники, я засунул их в карман и уперся руками в колени. Моя грудь тяжело вздымалась, когда я пытался восстановить дыхание.

В поле моего зрения появилась пара неоновых оранжево-белых теннисных туфель. Дженнсин.

Она стояла ближе, чем должен стоять студент к тренеру. Но когда я осмотрел тренажерный зал, он был пуст. Пока я пытался привести себя в порядок, остальные уже разошлись.

— Ты в порядке? — Дженнсин уперла руки в бока. Судя по голосу, она совсем не запыхалась.

— Да. — Я отмахнулся. — Я не бегун.

— Я спрашиваю не о тренировке. — Она грустно улыбнулась мне. — У тебя грустный вид.

Что ж, мне было грустно. И единственным человеком, который заметил это, была эта женщина.

Женщина, которую я хотел заключить в объятия и целовать до тех пор, пока она тоже не начнет задыхаться.

— Сегодня не самый лучший день, — сказал я.

— Тебе стоит посмотреть какой-нибудь дрянной фильм, чтобы взбодриться. — Ее красивые губы изогнулись в ослепительной улыбке. Улыбка, благодаря которой эти шесть гребаных миль стоили каждого шага.

— Какие-нибудь рекомендации?

— «Манекен». Или «Выходной день Ферриса Бьюллера».

И то, и другое лежало в стопке, которую она вернула в прошлом месяце.

Они были одними из самых любимых у моей мамы. Именно их я должен был посмотреть девятого октября.

Дженнсин понятия не имела, но, вероятно, это была лучшая рекомендация, о которой я мог просить.

Я кивнул, проглотив комок в горле.

— Хорошая идея.

Мне потребовалось все, что было в моих силах, чтобы остановить это. Чтобы не пригласить ее посмотреть фильм на моем диване сегодня вечером.

Она снова склонила голову набок, пока ее взгляд блуждал по моему телу с головы до ног. Он был не чувственным. Он был беспокойным, как будто она пыталась найти источник боли.

Ее взгляд остановился на моей груди. На моем сердце.

— Торен…

Дверь открылась, и вошла Милли, одетая в шорты для бега и майку, с волосами, собранными в длинный хвост.

Дженнсин вздрогнула, затем обошла меня и направилась к фонтанчику с водой, ведя себя так, словно мы были просто двумя людьми, которым нужно было попить.