Правильный ход - Лиз Томфорд

Трэвис начинает свою прогулку к насыпи, но Исайя отталкивает его, вместо этого заходя со своей позиции.

Мы оба прижимаем перчатки ко рту, чтобы заговорить.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

— Тебе не кажется, что со мной, блядь, не все в порядке, Исайя?

— Да, ты прав. Ужасный вопрос.

Вся моя гребаная жизнь развалилась семь дней назад, и это было не из-за недостатка любви или желания друг друга. Это было просто потому, что мы шли двумя разными путями, которые пересеклись всего на два коротких месяца.

Прежде чем мой брат успевает спросить что-нибудь еще, Монти выходит из блиндажа и направляется прямо ко мне.

— Черт возьми! — чертыхаюсь я в перчатку.

Я не могу сказать вам, когда в последний раз меня так рано выводили из игры. В своем предыдущем старте на этой неделе я играл дерьмово, но провел целых пять подач, прежде чем сменные питчеры взяли верх. Третий иннинг чертовски неловкий, и впервые за несколько недель я задаюсь вопросом, какого черта я делаю со своей жизнью.

Без нее ничто не имеет смысла. Сотрудники команды по очереди присматривают за Максом до окончания сезона, но что я собираюсь делать в следующем году? Нанимать какого-нибудь случайного человека, который никогда не будет заботиться о моем сыне так, как она заботилась? Зачем я вообще это делаю? Потому что мне это нравится? Ну, сейчас у нас не всегда есть то, что мы любим, не так ли?

Монти кивает моему брату, чтобы тот отошел, и Исайя ободряюще шлепает меня перчаткой, прежде чем вернуться на свое место между второй и третьей базой.

Монти выдыхает, прижимая футболку ко рту, чтобы он мог говорить так, чтобы камеры не зафиксировали то, что он говорит. — Я должен вытащить тебя, Эйс.

Я не спорю. Я не жалуюсь. Я просто согласен.

— Ты должен найти способ справиться с этим, — продолжает он.

— Да, извини, я поработаю над этим. — Мой тон абсолютно сух, и Монти бросает на меня предупреждающий взгляд, напоминая, что не только мне приходится нелегко.

Пока я ною и жалуюсь на то, что скучаю по его дочери, у него также разбито сердце из-за того, что он не видит ее каждый день.

— Извини, — добавляю я более искренне.

Карие глаза Монти ищут мои. — Иди домой. Забирай Макса и отправляйся домой. Тебе не нужно оставаться до конца игры или встречи с прессой. Иди, позаботься о себе и своем сыне.

Когда я стою в центре поля, а на меня смотрит сорок одна тысяча болельщиков, мои глаза начинают гореть, а горло сжимается, потому что я больше не знаю, как о себе позаботиться.

В эти дни я — оболочка человека, почти не принимаю душ и не ем, встаю с постели только для Макса. Иметь кого-то еще, о ком можно заботиться, пока твое сердце разбито, — странное облегчение. Ты хочешь погрязнуть в жалости к себе, но не можешь, потому что кто-то другой полагается на тебя.

Но кто-то другой всегда полагается на меня, так что в этом нет ничего нового.

— Возьми этот чертов телефон и позвони ей, Кай. Это может тебе помочь.

Я качаю головой, проглатывая комок в горле. — Со мной все будет в порядке. Прямо сейчас у нее есть дела поважнее, и ей не нужно отвлекаться на мое нытьё.

Он мгновение смотрит на меня, затем коротко кивает головой, давая мне понять, что пора уходить.

Я именно так и делаю. Убегаю с поля трусцой, через блиндаж направляюсь в здание клуба, чтобы взять ключи. Я захожу в тренировочный зал, чтобы забрать Макса, и нахожу Кеннеди играющей с ним на полу. Она вызвалась присмотреть за ним сегодня вечером.

— Привет, Эйс, — говорит она как можно осторожнее. — Как ты держишься?

Я стону. — Пожалуйста, не жалей меня, как все остальные. Я не могу вынести, когда другой человек смотрит на меня так, словно я вот-вот сломаюсь.

— Извини, ты прав. Тебя вытащили в третьем иннинге? Ой. Не хочу тебя расстраивать, Эйс, но я работаю только над телом. У меня нет ничего для уязвленного эго.

У меня вырывается смешок. — Спасибо.