Бог Ярости - Рина Кент

— Разве тебе не интересно узнать больше обо мне? — мой голос звучит низко, немного уязвимо, и я даже не имею этого в виду. Почему, когда Брэн смотрит на меня, у меня возникает чувство… сомнения? Не во мне, а в его чувствах ко мне.

Я чувствую, как падаю все глубже и глубже, но большую часть времени он все еще чистый холст для меня, и это чертовски пугает.

— Интересно, — мягко говорит он.

— Ты собираешься погуглить значение моего имени?

— Нет нужды. Твое имя — славянская версия Николаса, который был греческим Богом победы.

— Я этого не знал.

— Серьезно?

— Да, я просто знаю, что это крутое русское имя и означает «победа» или что-то в этом роде.

— Ты говоришь по-русски?

— Конечно. Мой дедушка позаботился о том, чтобы мы с сестрами говорили на русском, иначе он бы не выдал нам нашу карту русского человека.

— Я никогда не слышал, чтобы ты на нем говорил.

— Иногда говорю с Джереми и особенно с охранниками, так как большинство из них русские.

— Скажи мне что-нибудь по-русски.

Я беру его за подбородок и смотрю в глаза, которые стали моей погибелью, произнося слова, которые, как говорил дедушка, русские воспринимают серьезно и буквально.

— Ya nee ma goo bees tee byah zhit (Я не могу без тебя жить).

— Что это значит?

— Ты такой милый, — вру я сквозь зубы.

Он хмурится.

— Не называй меня так.

Я обхватываю его за талию, прижимая к себе.

— Расскажи мне что-нибудь, что ты заметил во мне и о чем никто больше не знает.

— Что это за просьба?

— Просто сделай это.

Он поднимает руку и проводит линию от моего лба к носу.

— Не уверен, что никто другой этого не знает, но у тебя идеально симметричное лицо. У большинства людей один глаз или ухо немного больше другого. У них есть рабочая сторона, потому что она пропорционально лучше, чем противоположная, но ты выглядишь идеально с любой стороны, потому что все хорошо сбалансировано. Даже верхняя и нижняя губы у тебя одинакового размера. Вообще, все твое тело идеально симметрично.

Он проводит пальцами по моим губам, и они с готовностью приоткрываются. Черт возьми. Он произносит несколько слов, подразумевающих, что он наблюдал за мной, и я чувствую, что меня разрывает на части.

— Ты — муза мечты для художника.

— Тогда сделай меня своей музой.

Он смеется.

— Может, ты уже ею стал.

— Да, черт возьми. Это ведь хорошо, правда?

— Может быть, — он продолжает гладить мое лицо. — Твоя очередь.

— Моя очередь для чего?

— Расскажи мне, что ты заметил во мне такого, чего никто не знает.

— Хм. У тебя на теле одиннадцать родинок.

— Хорошо…

— Я еще не закончил. У тебя двести семнадцать ресниц на правом глазу и двести двенадцать на левом.

Его губы приоткрылись.

— Ты… посчитал их?

— Почти каждую ночь с тех пор, как ты ночевал тут. Это подсчет за вчера. Сегодня может быть другой. Ты обычно теряешь несколько ресниц на левом глазу.

— Но зачем тебе считать мои ресницы?

— Я люблю их. Они темные, длинные и чертовски красивые, когда ты спишь. Кроме того, никто, кроме меня, не может их сосчитать, так что это огромный бонус.

Он тихонько хихикает, и звук эхом разносится вокруг нас, как колыбельная.

— Ты такой странный.

— Я всегда был таким.

— Действительно.

— Единственная разница в том, что ты больше не убегаешь.

— Нет, не убегаю, — он полностью прислоняется к моей груди и закрывает глаза. — Дай мне пять минут, а потом я отведу тебя в постель. С этого момента тебе больше не разрешается спать на полу.

У меня нет слов, чтобы что-то сказать, поэтому я опускаю голову и захватываю его губы в медленном поцелуе. Тошнотворное чувство становится все сильнее, чем дольше я ласкаю его рот. Мои внутренности плавятся, когда он встречает меня удар за ударом, ворчание за ворчанием.