Бог Ярости - Рина Кент

— Пожалуйста, не разрушай мне день рождения.

Николай бросает на меня последний взгляд, после чего издает горловой звук и берет со стола свою пачку сигарет.

Я хмурюсь еще сильнее. Дела плохи, если он курит. Он сказал мне, что курит по настроению и прибегает к сигаретам только тогда, когда хаос в его голове слишком велик, чтобы его сдержать.

Мне очень нужно оказаться с ним наедине, поговорить и убедиться, что все в порядке.

И как раз в тот момент, когда я размышляю над тем, как лучше это сделать, в центр сцены, словно он здесь хозяин, вальсирует тот, кто мне нужен сейчас меньше всего.

Лэн осматривает окружение, а затем одаривает нас дьявольской ухмылкой.

— Что за напряженная атмосфера? Я думал, это день рождения. И еще, кто-то упоминал слово «разрушить»?

Глава 28

Николай

Впервые за все время я не контролирую себя.

И это уже о чем-то говорит, поскольку все всегда думают, что у меня не все в порядке с головой, и ни при каких обстоятельствах не могут назвать меня вменяемым.

В этот раз все по-другому.

Я понял, что все катастрофически изменилось, когда я не захотел разговаривать с отцом. Если бы я это сделал, даже он настаивал бы на таблетках.

Часть меня требует этих чертовых таблеток.

Ненавижу то, что я даже думаю о такой возможности. Но другого способа покончить с этим состоянием хаоса нет. Я не спал, не ел, не дышал, выживал за счет насилия, сигарет и алкоголя.

Альтернатива таблеткам — застрять в центре черной ярости в обозримом будущем.

Ярости, которую не могут заглушить ни драки, ни байк, ни любой долбаный вид крови. Если уж на то пошло, она нарастает, усиливается, пока не становится единственной формой кислорода, который я втягиваю в легкие изо дня в день.

Единственное время, когда я могу нормально дышать, — это когда я просматриваю сообщения Брэна и слежу за его социальными сетями, как ползучий гад на пятой стадии. Ненавижу то, что не могу обнять его во сне или поцеловать. Ненавижу, что не могу смотреть на него и прижиматься к нему, как надоедливый осьминог. После того как он излил мне свою душу в ванне, я меньше всего хотел оставлять его, но мне пришлось.

И я все еще вынужден.

Мое нынешнее состояние не позволяет мне видеться с ним. Я не верю тому, что не причиню ему боль. Я действительно, блять, не верю.

Даже сейчас я борюсь с желанием схватить его за гребаное горло и расцарапать ему губы на глазах у всего мира. На этот раз он возненавидит меня окончательно, но кого это, блять, волнует.

Единственное, что останавливает мой план, — это присутствие его менее приятного глазастого близнеца.

— Какого хрена, по-твоему, ты здесь делаешь? — спрашивает Джереми от имени всех.

Все, и я имею в виду все присутствующие, встревожены этим засранцем.

Все, кроме его драгоценного братца, который с болью смотрит на Лэндона.

Он никогда не смотрел на меня так. Никогда не показывал мне и унции той заботы, которую он безоговорочно испытывает к своему брату.

Это нелогичная мысль, но я не могу выкинуть ее из своего разбитого сознания. Мышцы напрягаются, и поток ярости заливает меня одним махом.

— Я думал, это день рождения и все приглашены, — Лэндон говорит с беззаботностью, которая царапает мою колеблющуюся решимость, как гвозди по меловой доске.

— Неправда, — отвечает Килл.

— Похоже, все-таки правда, — у этого ублюдка хватает наглости идти к моей сестре. К моей гребаной сестре. — С днем рождения. Кроме подарка в виде моего присутствия, у меня есть для тебя кое-что еще, но я предпочел бы подарить это наедине…

Мое тело движется на автопилоте, когда я врезаю кулаком по лицу этого мудака. Он отшатывается назад, кровь выступает на его губе.

— Лэн, — Глин оставляет Килла и бросается к нему. — Просто… уходи.