Бог Ярости - Рина Кент

— Отрубить ему голову! — кричит Лэн, похоже, слишком наслаждаясь театральной игрой.

— Мой дорогой, — Реми тянется к Крею и прячется за ним, говоря все тем же тоном. — Спаси меня от этих нецивилизованных варваров.

— Никто не спасет тебя от гильотины, — говорит Илай со злой ухмылкой.

— Эй, в средневековой Англии не было гильотины!

— Мы во времени Французской революции, mon ami — мой друг.

— Отпрыск! — Реми использует Крея как щит, пока Илай пытается обойти его. Лэн смеется от души, и я тоже.

Я вырос вместе с этими ребятами и их выходками, и я благодарен им за эти бездумные встречи и дерзкие подшучивания.

Они — моя семья, и я благодарен им не только за это.

В основном потому, что они предложили мне место, где я могу притвориться, что я — один из них.

Спустя полчаса мне нужно в уборную. Я покидаю шумную гостиную и направляюсь в гостевой туалет.

После того, как закончил, я мою руки и на секунду задерживаюсь на своем отражении в зеркале. Тошнота подкатывает к желудку, и я прерываю зрительный контакт, прежде чем разбить это зеркало вдребезги.

Вытерев руки, я поднимаю рубашку и смотрю на темно-фиолетовые засосы возле ключиц, плеч, груди, но в основном вокруг сосков.

Меня пробирает дрожь, и я провожу по ним пальцами, шипя от тени боли. Честно говоря, я никогда не думал, что у мужчин могут быть чувствительные соски или, что еще хуже, в моем случае, что меня возбуждает, когда Николай играет с ними.

Он не просто оставлял засосы. Он жестоко издевался над моей кожей, оставляя на ней злые следы от зубов.

Куда бы я ни прикоснулся, он там. Как постоянное напоминание о моей испорченной психике.

О том, как далеко я зашел и как глубоко потерял контроль над собой.

Мои товарищи по команде этого не заметили, потому что я принимал душ после того, как они выходили из раздевалки, притворяясь, что сначала должен кое-что сделать. Они отругали меня из-за засоса на шее, сказав, что у меня дикая девушка.

Они, очевидно, имели в виду Клару, но она и близко не дикая.

Тот, кто сводит меня с ума, — не кто иной, как мужчина.

Буйный, вечно без одежды, мужчина-гора, который смотрит на меня так, будто хочет разорвать на части.

Интересно, как я на него смотрю?

Мой взгляд останавливается на моих глазах в зеркале, и я стону, когда случайно касаюсь соска. Он все еще болит и ноет от его внимания, и сколько бы я ни пытался стереть это воспоминание, оно не проходит.

Я провожу пальцем по тугой вершине и снова сжимаю его, представляя, что это его зубы.

Мой член дергается, упираясь в брюки, и я прикусываю нижнюю губу.

Я пьян — или уже близок к этому. Это ничего не значит…

Он выглядел недовольным, когда я сбежал. Но почему? Он никак не мог ожидать, что я останусь там, пока все нас не заметят.

Мой телефон вибрирует, и я замираю, а затем спускаю рубашку, вытаскивая его.

Сердце застревает где-то в горле, когда я вижу его имя на экране блокировки.

Я должен игнорировать его.

Когда мы общаемся, ничего хорошего из этого не выходит.

Я точно проигнорирую его.

Мой большой палец колеблется над экраном, прежде чем я снимаю блокировку и открываю сообщение.

Николай:Добрый вечер, цветок лотоса. Подумал, что стоит начать сообщение именно так, раз уж ты любишь быть таким правильным.

Я сопротивляюсь желанию закатить глаза и жду следующего сообщения. Он всегда отправляет несколько штук подряд.

После той ночи в переулке он не только начал снова писать мне, но и возобновил пытки моего терпения каждое утро во время пробежки.

То, что раньше было священным занятием, теперь омрачается его бесконечными вопросами и постоянными попытками сблизиться со мной.

Я просматриваю его последние сообщения, стараясь не чувствовать нетерпения из-за точек, которые постоянно появляются и исчезают.