Бог Ярости - Рина Кент

Но самое главное — он мой сторонник номер один. Я люблю свою маму, но она фанатка науки, докторов в белых халатах, которые любят навешивать на людей ярлыки. А еще она сторонница чертовых таблеток. Но только не мой отец. Он, как и я, верит, что я могу это контролировать. И я контролировал.

В течение долгих лет.

Но сейчас я не чувствую себя под контролем. Абсолютно, блять, не чувствую.

Я балансирую на грани разрушения. Оно пульсирует под кожей и бурлит в моих венах.

— Я сейчас сорвусь, папа. Я чувствую, как давление накапливается и усиливается в голове. Стоит кому-то прикоснуться или посмотреть на меня не так, и я взорвусь. Как мне это остановить?

— Может, тебе и не нужно это останавливать, Нико. Просто погрузись в это, преодолей и выпусти пар. Ты знаешь, как это сделать лучше всего, верно?

— Это, блять, не работает, — я ударяю кулаком по шкафчику, и звук взрывается в жуткой тишине, как бомба. — Джереми дал мне все, что было нужно, сегодня утром, и ничего не помогло.

— Что… что-то поменялось?

Мои движения останавливаются, когда я провожу пальцем по пуле на цепочке, которую подарил мне отец, когда я нуждался в какой-нибудь опоре. Что-то, к чему можно прикоснуться, когда я чувствую, что мой разум вращается, кричит и обращается против меня.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я тихим голосом.

— Случалось ли что-то в последнее время, что могло спровоцировать это? Возможно, какая-то стрессовая ситуация? Или результат, который тебя не устраивает?

Блять.

Я провожу пальцами по пуле на цепочке, быстро, нескоординированно.

— Что это может быть, сынок? — осторожно спрашивает папа.

— Кто-то. Скорее.

— Кто?

— Неважно, — вру я сквозь зубы, мои движения становятся все более резкими и неконтролируемыми.

— В таком случае, избавься от него.

Сам фундамент моего гребаного здравомыслия, или то, что от него осталось, восстает против этой идеи.

— Николай. Ты должен пообещать мне, что избавишься от того, кто довел тебя до такого состояния, — говорит отец более твердо. — Ключ к тому, чтобы ты держал себя в руках, — это избегать провокаций. Если этот человек не может этого сделать, его нужно устранить.

— Да, я знаю.

— Ты сделаешь это?

— Да.

— Обещаешь?

— Да, папа. Обещаю.

— Хорошо, — он выдыхает. — Я люблю тебя, сын, и рад, что ты смог довериться мне.

— Я тоже тебя люблю, пап, — я вешаю трубку, нахмурившись.

Он прав. Я должен избавиться от провокации. Технически Брэн ничего не значит. И что с того, что я хочу его трахнуть? Я хотел трахнуть многих людей до него и уверен, что скоро вернусь к своим старым привычкам, если дам себе время.

Разница лишь в том, что я никогда не хотел сделать кого-то своим так сильно, как хочу привязать его к себе.

Но я могу вычеркнуть его из своей жизни.

Я должен убрать его, потому что папа прав. Он провоцирует меня. Я должен был залезть к нему под кожу, но это он распространяется под моей, как яд. Пройдет совсем немного времени, и он доберется до моего сердца и уничтожит его.

Его постоянные отказы и бегство не дают мне покоя.

Я всегда поддерживал физические отношения, но с Брэном это далеко не так. Я провожу с ним больше времени, чем с кем бы то ни было, и мне это даже нравится.

Нет, я обожаю это.

Я не могу представить свои дни без того, чтобы не видеть его лица по утрам и той маленькой улыбки, которую он прячет, едва заметив меня.

Он отвергает меня, а я продолжаю возвращаться, как наркоман, которому нужна новая доза, высасывающего из него жизнь.

Но так больше не может продолжаться.

Бросив телефон на скамейку, я выбегаю из раздевалки и бегу к рингу, где меня ждет Килл.

Толпа ревет, когда я вскакиваю между канатами, на мне только черные шорты, цепочка и несколько бинтов.