Попутчик - Лорен Биел

— О, кролик, — шепчу я, проводя рукой по ее бедру, заставляя ее чуть не подпрыгнуть от боли. Интересно, как я не причинил ей вреда в машине, но потом вспомнил, что нога была на подушке заднего сиденья, когда я был над ней. Все это имеет смысл.

Моя эрекция исчезла, и член безвольно повисает между ног. Она плачет, пытаясь снова прикрыться. Выглядит пристыженной больше всего на свете, что раздражает меня во всех неправильных отношениях. Стыд — это не то, что она должна чувствовать. Ее гребаный муж должен нести это бремя, а не она.

— Обычно я хорошо переношу боль, — оправдывается она, застегивая штаны дрожащими пальцами. — Я к этому привыкла. Но твое колено вдавилось прямо в этот синяк, — она дотрагивается до левого бедра, — И это было слишком.

Когда она переводит дыхание, чтобы продолжить болтовню, я пользуюсь шансом притянуть ее к своей груди. Она проглатывает слова вместо того, чтобы продолжить. Мое сердце разрывается из-за нее, и я не понимаю, как это может быть, когда у меня его никогда не было. Я никогда не испытывал сочувствия ни к кому и ни к чему. Но моя вина смещается в моем эгоистичном сознании. Если бы она не пыталась сыграть Спящую Красавицу, я бы так ее не прижал. Я проклинаю себя за то, что снова сваливаю вину на нее. Я тот, кто был слишком напорист.

— Милый кролик, — шепчу я, — Я собираюсь трахнуть тебя, а потом мы возвращаемся в Нью-Йорк.

Она смотрит на меня и пытается вытереть слезы с щек.

— Но… почему?

Я убираю волосы с ее лица. Оно липкое от соли ее слез.

— Потому что я собираюсь убить твоего гребаного мужа.

Она качает головой.

— Мы не можем.

Я сжимаю ее волосы в кулак.

— Что из этого?

Вместо ответа она опускает челюсть и позволяет своей нижней губе дрожать.

— Милый маленький кролик, — рычу я, — Я могу ответить на это за тебя. Конечно, я могу тебя трахнуть. Я только что был внутри тебя. И поскольку я убийца, могу убить твоего мужа за то, что он нанес тебе эти синяки. — Мои пальцы скользят по ее груди, лишь частично скрытой блузкой. Я опускаю руку между ее бедер и двигаюсь вверх, мимо синяков, которые заставляют ее вздрагивать.

— Мы не можем его убить.

Я наклоняюсь ближе к ее рту.

— Мы нет. Ты ничего не будешь делать. Я позабочусь обо всем, так же, как позабочусь о тебе. — Я целую ее, и у нее перехватывает дыхание, когда я стягиваю с нее штаны. Она выскальзывает из них, и я смотрю на нее. Полностью.

Она голая, за исключением белой футболки, прикрывающей ее соски. Вижу каждый синяк. Ее разбитость заставляет меня чувствовать, что мне нужно исправить ее, вместо того, чтобы быть тем, кто дальше сломает. Я снимаю последний кусок ткани, скрывающий от меня ее тело, и она опускает взгляд.

— Не смущайся своего тела. Эти отметины тебя не позорят. Они позорят его. Твой муж — кусок дерьма.

Она вздрагивает при слове "муж", и мои глаза сужаются.

— Черт возьми, кролик! Перестань, блядь, думать о нем. Ты ему безразлична.

— Но…

— Никаких «но». — Я разворачиваю ее и притягиваю ближе. Провожу грубой рукой по большому синяку на ее левом бедре, и она вздрагивает. — Это не от мужчины, которому не все равно.

Она усмехается.

— Похищение женщины под дулом пистолета — это нормально для тебя, правда? Как ты это назовёшь?

Я прикусываю чувствительную кожу ее плеча. Мой член твердеет напротив ее задницы.

— Отчаяние? Твой счастливый день? — Говорю я с ухмылкой, целуя то место, куда укусил, и клянусь, вижу намек на улыбку на ее лице.

Я осторожно обнимаю ее за талию, пытаясь избежать синяков на ее животе, когда наклоняю ее над кроватью. Когда ее локти касаются матраса, на него давит только отметина на запястье. Никакой боли.