Патрульные Апокалипсиса - Ладлэм Роберт (2007)

— Может, и вспомнит ненадолго, но это пройдет, когда мир увидит достижения очищенного государства при сильном добром руководстве. Демократические государства все время превозносят справедливость избирательной урны, но они жестоко ошибаются! За голоса борются в грязи, ибо там их большинство. А бедные американцы даже не знают, в каком виде была задумана двести лет назад их собственная конституция. Первоначально голосовать позволялось лишь землевладельцам, людям, продемонстрировавшим, на что они способны, и таким образом доказавшим свое превосходство. Таков был консенсус по условиям конституции, ты знала?

— Да, это было аграрное общество, но я удивляюсь, что тебе об этом известно. Ты никогда не был силен в истории, муж мой.

— Все изменилось. Если бы ты видела эти полки, уставленные книгами... каждый день привозят новые — я прочитываю по пять-шесть в неделю.

— Дай я взгляну на них, дай мне посмотреть на тебя. Я скучала по тебе, Фредди.

— Скоро увидишь, скоро. В темноте есть свое удобство, так как я «вижу» тебя такой, какой предпочитаю помнить. Прелестная, жизнерадостная женщина, так гордившаяся своим мужем, поставлявшая мне секреты из НАТО, некоторые из них, я уверен, спасли мне жизнь.

— Ты же был на стороне НАТО, как я могла поступить иначе?

— Теперь я на более великой стороне. Сейчас бы ты мне помогла?

— Смотря в чем, мой муж. Не отрицаю, ты умеешь убеждать. Услышав твои слова, мне не терпится тебя увидеть. Ты всегда был человеком необыкновенным, это признавали все, даже те, кто не одобрял твои действия...

— Например, мой друг, мой бывший друг, Гарри Лэтем,твой нынешний любовник!

— Ты ошибаешься, Фредди. Гарри Лэтем мне не любовник.

— Лжешь! Он все время увивался за тобой, ждал, когда появишься, спрашивал меня.

— Мы достаточно долго прожили вместе, чтобы ты не знал, когда я говорю правду! В конце концов, это твоя профессия, ты сто раз слышал, как я врала ради тебя... Гарри Лэтем мне не любовник. Повторить?

— Нет! — Единственное слово эхом отлетело от невидимых стен. — Кто же тогда?

— Тот, кто взял себе его имя.

— Зачем?

— Потому что ты хочешь, чтоб твоего друга Гарри убили, а Гарри этого не хочется. Как ты мог,Фредерик? Гарри любил тебя, как... как младшего брата.

— Я тут ни при чем, — тихо произнес бестелесный голос Гюнтера Ягера. — Гарри проник в наш штаб в Альпах. Он был нужен для эксперимента. Мне оставалось только дать согласие.

— Какого эксперимента?

— Медицинского. Я толком и не понял его сути. Траупман, однако, очень загорелся, а против Ханса я пойти не мог. Он был моим наставником, это он дал мне то положение, какое я сейчас занимаю.

— Какое положение, Фредди? Ты действительно новый Адольф Гитлер?

— Странно, что ты его упомянула. Я читал и перечитывал «Майн кампф» и все биографии, какие только сумел найти. Представляешь, насколько были похожи наши жизни, по крайней мере до вступления в наши ряды? Он был художником, и я в своем роде тоже им был. Он был безработным, и мне это грозило. Его отвергла австрийская лига художников и архитектурная академия якобы из-за отсутствия таланта — бывшему капралу некуда было податься, и у меня то же самое. Кто нанимает таких, как я? Мы оба сидели без гроша, у него вообще ничего не было, а я продал все бриллианты, чтобы спасти себе жизнь... Потом в двадцатых кто-то увидел, как какой-то радикал на улице страстно и убедительно кричит о несправедливости социальных условий, а много лет спустя кто-то другой наблюдал за красноречием первоклассного бывшего агента-провокатора, который раньше одурачил даже их. Такие люди очень ценны.

— Ты хочешь сказать, что и ты, и Адольф Гитлер переметнулись, заняв эти страшные посты?

— Я бы сказал по-другому, женушка. Не мы нашли дело своей жизни, а само дело нашло нас.

— Какая мерзость!

— Вовсе нет. У новообращенного убеждения зачастую самые сильные, ибо к ним надо прийти.