Патрульные Апокалипсиса - Ладлэм Роберт (2007)

— Но чтобы осуществить ваши замыслы, надо пойти на огромные человеческие жертвы.

— Поначалу да, но это быстро кончится, быстро забудется, и мир станет намного лучше. Не будет крупных войн, ядерного противостояния — наше продвижение станет постепенным, но уверенным, ибо многое уже существует на деле. Пройдет несколько месяцев, и сменятся правительства, появятся новые законы в пользу самых сильных, чистых, и за несколько лет ненужный мусор,отбросы общества, вытянувшие из нас соки, будут сметены.

— Не надо для меня произносить речи... Фредди.

— Это правда! Тыразве не видишь?

— Я не вижу даже тебя, а ты, признаться, меня так взволновал своими речами... Необыкновенный человек, каким я тебя знаю. Включи свет, пожалуйста.

— С этим небольшая проблема.

— Почему? Ты так изменился за пять лет?

— Нет, но я в очках, а ты нет.

— Я ношу их, лишь когда глаза устают, ты же знаешь.

— Да, но у меня другие очки, позволяющие видеть в темноте, и я вижу оружие в твоих руках. И не забыл, что ты левша. Помнишь, ты решила играть со мной в гольф и я купил тебе клюшки, только не те?

— Да, конечно, помню, они были для правшей... У меня с собой оружие, потому что ты сам учил меня никогда не ходить ночью на встречу даже с тобой без пистолета. Ты говорил, ни один из нас не знает, следят за нами или нет.

— Я был прав, ибо защищал тебя. Твои друзья снаружи знают, что у тебя оружие?

— Я никого не видела. Я пришла одна, меня не посылали.

— А вот теперь ты врешь, по крайней мере в чем-то, но это не важно. Брось пистолет на пол!

Карин бросила, и де Фрис-Ягер включил свет, рефлекторную лампу, освещавшую небольшой алтарь в часовне, на котором возвышалось золотое распятие на пурпурном фоне. Новый фюрер сидел справа на молельном стуле в белой шелковой рубашке с расстегнутым воротником, его белокурые волосы блестели, а лицо с красивыми тонкими чертами он повернул в самом выгодном ракурсе.

— Ну и как я выгляжу спустя пять лет, женушка?

— Как всегда красив, ты же знаешь.

— Да, обаяния у меня не отнять, и это то, чем герр Гитлер не обладал. Он был человеком маленького роста, с вечно недовольным выражением лица и носил ботинки на толстой подошве. Моя внешность большое подспорье, но я демонстрирую потрясающую скромность и делаю вид, что создан изо льда, когда женщины заостряют на ней внимание. Физическое тщеславие не идет лидеру нации.

— Другим не все равно. Я полагаю, они благоговеют перед твоей внешностью. Я, например, и тогда... и сейчас.

— Когда вы заподозрили, что Гюнтер Ягер — это новый лидер неонацистов?

— Когда на допросе раскололся один из зонненкиндов. Не без помощи наркотиков, я подозреваю.

— Этого не может быть! Я никогда никому из них не открывался.

— Очевидно, все-таки ты это сделал, вольно или невольно. Ты говорил с людьми, устраивал встречи, выступал с речами...

— Только перед теми, кто в бундестаге! Все остальные записывались на пленку.

— Значит, кто-то тебя продал... Фредди. Я что-то слышала о католическом священнике, который пошел исповедоваться и оставил все на совести своего духовника.

— Боже мой, этот дряхлый идиот Пальтц. Сколько раз я говорил, его надо исключить, так нет, Траупман утверждал, что того поддерживает рабочий класс. Я прикажу его расстрелять.

Карин задышала спокойнее. Она затронула ту тему, которая была так необходима. Имя Пальтца всплыло у нее из списка опознанных на пленке людей. Монсеньера Пальтца открыто ненавидели католические власти в Германии, это выяснилось в телефонном разговоре с боннским епископом. Тот высказался весьма откровенно: «Это заблудший фанатик, которого надо отправить на пенсию. Так я и Риму сказал». Карин подождала, пока успокоится ненужный ей теперь муж.