Протокол «Сигма» - Ладлэм Роберт (2008)

Комната, казалось, медленно вращалась вокруг него. Бен обхватил туловище руками, стиснул собственные бока и глубоко вдохнул, пытаясь хоть на мгновение вернуть себе спокойное, ясное мышление.

Внезапно перед ним предстал отец, сидящий в своем кабинете в любимом огромном кресле и слушающий при выключенном свете “Дон Жуана” Моцарта. Макс довольно часто сидел вечерами после обеда без света и в одиночестве слушал “Дон Жуана” в стереозаписи. Насколько одиноким человеком он, вероятно, был, как он боялся того, что его уродливое прошлое когда-либо станет известно миру... Бен сам удивился тому приливу нежности, который внезапно испытал. Старик любил меня настолько, насколько вообще был способен любить кого бы то ни было. Как я могу презирать его? Тут Бену внезапно пришло в голову, что настоящая причина той ненависти, которую Ленц испытывал к своему отцу, заключалась не столько в отвращении к нацизму, сколько в том, что тот бросил свою семью.

— Расскажите мне о Штрассере, — попросил Бен, понимая, что только изменение темы может немного ослабить головокружение, которое он испытывал.

Зонненфельд прикрыл глаза.

— Штрассер был научным советником Гитлера. Gevalt, его нельзя было назвать человеком. Штрассер был блестящим ученым. Он принимал участие в управлении “И. Г. Фарбен”, вы не можете не знать знаменитую “И. Г. Фарбен”, огромную индустриальную фирму, которую полностью контролировали нацисты? Так вот, он был одним из изобретателей нового газа под названием “циклон-Б”, изготавливавшегося в форме гранул. Стоило потрясти эти самые гранулы, и они превращались в газ. Словно по волшебству! Первое испытание “цик-лон-Б” прошел в “душевых” Аушвица. Фантастическое изобретение. Ядовитый газ постепенно наполнял камеры, и по мере повышения уровня более высокорослые жертвы пытались забраться на остальных, надеясь, что смогут дышать. Но все равно, через четыре минуты никто не оставался в живых.

Зонненфельд умолк и несколько секунд неподвижно смотрел в пространство перед собой. В тишине Бен хорошо слышал тиканье механических часов.

— Очень эффективно, — наконец снова заговорил Зонненфельд. — За это мы должны благодарить доктора Штрассера. А вы знаете, что Аллен Даллес, ваш директор ЦРУ, в пятидесятые годы был американским адвокатом “И. Г. Фарбен” и юридическим поверенным этой фирмы? Да-да, это чистая правда.

Бен уже где-то слышал об этом, и все равно слова старика изумили его.

— Выходит, Штрассер и Ленц были, в некотором смысле, партнерами, — медленно проговорил он.

— Да. Двое самых блестящих, самых ужасных нацистских ученых. Ленц с его экспериментами на детях, на близнецах. Блестящий ученый, далеко опередивший свое время, Ленц проявлял особый интерес к метаболизму у детей. Некоторых он морил голодом до смерти, чтобы проследить, как замедлялся, а затем вовсе прекращался их рост. Некоторых, в самом буквальном смысле, заморозил, тоже, чтобы посмотреть, как это воздействует на процесс роста. Он позаботился о том, чтобы всех детей, страдавших прогерией — это ужасная болезнь, преждевременное старение, — направляли к нему для изучения. Прекрасный человек, этот доктор Ленц, — с горечью добавил Зонненфельд после секундной паузы. — Конечно, он был очень близок к верховному командованию. Как ученый, он пользовался куда большим доверием, чем большинство политических деятелей. Его считали человеком с “чистыми намерениями”. И, разумеется, наш доктор Штрассер тоже. Ленц уехал в Аргентину; очень многие из них так поступили после войны. Вы были в Буэнос-Айресе? Прекрасный город. Воистину, Париж Южной Америки. Ничего удивительного, что все нацисты стремились именно туда. А потом Ленц умер там.

— И Штрассер тоже?

— Возможно, вдова Ленца и знает о местонахождении Штрассера, но даже не думайте спрашивать ее об этом. Она никогда ничего не скажет.

— Вдова Ленца? — резко выпрямившись, переспросил Бен. — Да, Юрген Ленц говорил, что его мать решила там остаться.