Протокол «Сигма» - Ладлэм Роберт (2008)

— Она требует, чтобы он поторопился, — автоматически перевела Анна Бену. — Ей нужно посетить еще одного пациента. Герр Штрассер, эта женщина — не настоящая медсестра. Я советую вам спросить у нее документы!

Женщина, в белой медицинской одежде, схватила старика за плечо и не то потянула к себе, не то дернула.

— Ya mismo, — приказала она, — vamos![77]

Свободной рукой она ухватилась за ручку двери, пытаясь закрыть ее, но Анна метнулась вперед и придержала дверь коленом.

Внезапно медсестра оттолкнула Штрассера в сторону и быстрым движением выхватила из-под халата пистолет.

Но Анна двигалась еще быстрее.

— Стоять! — рявкнула она.

Медсестра выстрелила.

В тот же миг Анна метнулась в сторону, сбив с ног не готового к этому Бена.

Откатываясь в сторону, Бен услышал выстрел и крик, похожий на рев раненого животного.

Даже не видя, он понял, что произошло: медсестра выстрелила в Анну, но Анна успела увернуться, и пуля попала в его израильского защитника.

Точно посередине лба Иегудии Малкина появилось красное овальное пятнышко, а сзади, там, где пуля вышла из черепа, взметнулся кровавый фонтанчик.

Анна мгновенно выстрелила два раза, и фальшивая медсестра выгнулась всем телом назад, а затем резко рухнула на пол.

И внезапно все стихло. В наступившей почти полной тишине Бен слышал отдаленное пение птицы.

— Бен, ты цел? — спросила Анна. Он утвердительно промычал в ответ.

— О, Иисус! — воскликнула Анна, обернувшись и увидев, что случилось. Впрочем, она тут же резко повернулась обратно к двери.

Штрассер, одетый в бледно-голубой халат, скорчился на полу, закрыв лицо руками, и негромко скулил.

— Штрассер? — повторила Анна.

— Gott im Himmel, — простонал тот. — Gott im Himmel. Sie haben mein Leben gerettet![78]

Какие-то контуры. Бесформенные, расплывчатые, лишенные какого бы то ни было смысла и содержания, серые разводы, распадающиеся и растекающиеся в полное ничто, словно те узоры, которые рисуют высоко в небесах реактивные самолеты, когда их разгоняет ветер. Сначала возникло одно только ощущение, но без всякого осознания реальности. Ему было так холодно! Неимоверно холодно. Лишь в груди комом растекалось тепло.

И там, где было тепло, он чувствовал боль.

Это хорошо. Боль — это хорошо.

Боль была другом Архитектора. Болью он мог управлять, мог заставить ее утихнуть, когда ему это требовалось. В то же время присутствие боли говорило о том, что он еще жив.

А вот холод — это нехорошо. Это означало, что он потерял много крови.

Что его тело впало в состояние шока, чтобы уменьшить дальнейшую потерю крови: его пульс замедлился, его сердце стало биться слабее, сосуды конечностей сжались, чтобы как можно меньше крови поступало к не самым жизненно важным частям тела.

Он должен провести инвентаризацию своих жизненных ресурсов. Он неподвижно лежит на земле. Действует ли еще его слух? Несколько мгновений ничего не нарушало глубокой тишины, воцарившейся в его голове. А затем как будто заработала связь, он услышал голоса, слабые, приглушенные, вроде бы доносившиеся из дома...

Из дома.

Из какого дома?

Он, должно быть, потерял действительно много крови. Теперь ему предстояло заставить себя восстановить в памяти события последнего часа.

Аргентина. Буэнос-Айрес.

Штрассер.

Дом Штрассера. Где он ожидал Бенджамина Хартмана и Анну Наварро и где столкнулся с... с другими. В том числе с кем-то, вооруженным снайперской винтовкой.

Он получил несколько пуль в грудь. После такого никто не мог выжить. Нет! Онотогнал от себя эту мысль. Это была непродуктивная мысль. Такая мысль могла прийти в голову только любителю.