Протокол «Сигма» - Ладлэм Роберт (2008)

Никто в него не стрелял. Он чувствует себя прекрасно. Правда, немного устал, но с усталостью он вполне может справиться, и она ни за что не заставит его сойти с дистанции. Они считают, что он выбыл из борьбы, и это будет его решающим преимуществом. Три образа промелькнули в его памяти — лишь на мгновение, — но за это мгновение они вновь накрепко запечатлелись в его мозгу: четкие, как фотографии на паспорте, изображения его целей. По порядку: Бенджамин Хартман, Анна Наварро, Йозеф Штрассер.

Его сознание было вязким и мутным, словно старая смазка коленчатого вала, но, ничего, оно вполне работоспособно. Ведь именно сейчас ему крайне необходимо глубоко сосредоточиться: он должен перенести все свои травмы в какое-нибудь другое тело, передать все двойнику, которого он очень ярко, четко и в подробностях представит себе — это кто-то другой, а не он будет залит кровью, кто-то другой перенесет тяжелый шок. А он в прекрасном состоянии. Как только он полностью сосредоточит все свои резервы, он снова сможет двигаться, преследовать. Убивать. Его непреодолимая сила воли всегда превозмогала любые неприятности и трудности. Так же будет и сейчас.

Если бы кто-нибудь в эти минуты наблюдал за телом Ханса Фоглера, то он нипочем не распознал бы этой яростной концентрации мысли и духа — разве что легкое подергивание век, ничего больше. Каждое физическое движение теперь необходимо было точно заранее рассчитать и отмерить наименьшее усилие, необходимое для его совершения. Точно так же человек, умирающий от жажды в пустыне, рассчитывает каждый глоток воды, остающийся в его фляге. Ни одного движения не должно быть потрачено впустую.

Архитектор жил для того, чтобы убивать. Это было его единственной профессией, в этом деле он обладал непревзойденным мастерством. Сейчас он должен убить хотя бы для того, чтобы доказать, что сам еще жив.

— Кто вы такие? — высоким, хриплым голосом спросил Штрассер.

Бен поглядел на растянувшуюся на полу самозваную медсестру в залитой кровью белой униформе, на лежавшего поодаль убийцу, который чуть не прикончил их обоих, на своих таинственных защитников, нанятых отцом, — оба теперь лежали неподалеку друг от друга на вымощенном керамическими плитками полу патио.

— Герр Штрассер, — заговорила Анна, — здесь в любой момент может появиться полиция. У нас очень мало времени.

Бен понял, о чем она говорит: аргентинской полиции нельзя доверять, и они обязательно должны уйти до ее прибытия.

У них очень мало времени для того, чтобы узнать у старого немца то, что их так интересовало.

Лицо Штрассера было настолько изрыто бесчисленными глубокими пересекающимися морщинами, что казалось полосатым. Такими же морщинистыми были и губы странного темно-каштанового цвета; он скривил их в гримасе и вытянул трубочкой так, что они походили на две пересушенные черносливины. Темные глаза по сторонам испещренного прожилками носа с широкими ноздрями походили на изюминки в булке.

— Моя фамилия не Штрассер, — заявил он, с трудом поднимаясь на ноги. — Вы ошиблись.

— Нам известны и ваше настоящее имя, и ваш псевдоним, — нетерпеливо прервала его Анна. — Прежде всего скажите мне — это ваша постоянная медсестра?

— Нет. Моя постоянная медсестра на этой неделе заболела. У меня анемия, и мне требуются ежедневные уколы.

— Где вы находились последние месяц или два?

Штрассер тяжело переступил с ноги на ногу.

— Мне нужно сесть, — прохрипел он и, не дожидаясь ответа, медленно, шаркая ногами, побрел по прихожей.

Они проследовали за ним в большую, красиво убранную комнату, стены которой были заставлены полками. Это была библиотека со стенами и шкафами, изготовленными из отполированного до яркого блеска красного дерева, расположенная в двухэтажном атриуме.

— Вы живете инкогнито, — сказала Анна, — потому что вы военный преступник.

— Я вовсе не военный преступник! — прошипел Штрассер. — Я невинен, как новорожденный младенец.

Анна улыбнулась.