Протокол «Сигма» - Ладлэм Роберт (2008)

— Я всего лишь намереваюсь посетить комнату для девочек.

Арсено скептически сморщился.

— По-моему, нам здесь ничего не светит.

Анна лишь нахмурилась и покачала головой.

— Неужели вы, янки, не верите в старость? — в свою очередь, покачав головой, спросил канадец.

— Я сейчас вернусь, — холодно ответила Анна.

Она вымыла лицо холодной водой из-под крана и только после этого заметила, что тут не было бумажных полотенец, а лишь одна сушилка для рук из тех, которые никогда и нигде не работали. Негромко застонав, она зашла в кабинку, отмотала от рулона длинную полосу туалетной бумаги и вытерла ею лицо, оставив на коже многочисленные белые хлопья.

После этого она осмотрела себя в зеркале, обратив внимание на темные полукружья под глазами, тщательно обобрала клочки туалетной бумаги, поправила косметику и вернулась к Арсено, чувствуя себя освеженной.

— Он вас спрашивал, — возбужденно сообщил ей канадец.

Хиггинс держал в руке желтый кусок кожи, площадью примерно три на три дюйма, вид у него был такой, словно он был охотником и демонстрировал редчайший трофей.

— Вам повезло, что я решил обработать еще и руки, — заявил он. — Директор похоронной компании, конечно, захочет оторвать мне голову, но, полагаю, у них найдется какая-нибудь косметика, чтобы замаскировать поврежденное место.

— Что это такое? — спросила Анна, ощущая, что ее сердце забилось вдвое быстрее.

— Тыльная сторона кисти руки. Abductor pollucis, короткая разгибающая мышца большого пальца. Посмотрите-ка сюда.

Анна подошла поближе — Арсено перегнулся через ее плечо, — но ничего не увидела. Хиггинс взял со стола лупу.

— Видите это маленькое лилово-красное пятно с полдюйма в поперечнике? Немного похожее на ожог?

— Ну, и?..

— Это и есть ваш след от укола. Можете мне поверить, ни один врач и ни одна, даже самая неопытная медсестра никогда в жизни не станет делать укол в это место. Так что в конце концов вы все же что-то нашли.

Глава 10

Бедфорд, Нью-Йорк

Макс Хартман сидел в кожаном кресле с высокой спинкой в заставленной книгами библиотеке, где обычно принимал посетителей. “Странно, — подумал Бен, — что отец решил укрыться за барьером — своим огромным столом из красного дерева с обтянутой кожей столешницей — даже при встрече с собственным сыном”.

В громоздком кресле старик, некогда высокий и сильный, казался высохшим, походил чуть ли не на гнома, и это, конечно, был не тот эффект, на который он рассчитывал. Бен сидел на кожаном стуле по другую сторону стола.

— Когда ты позвонил, мне показалось, что ты хочешь что-то обсудить со мной, — сказал Макс.

Он говорил с ярко выраженным средне-атлантическим произношением; немецкий можно было уловить, только очень внимательно прислушиваясь. Вскоре после прибытия в Америку молодой Макс Хартман стал брать уроки языка и ораторского искусства, как будто хотел таким образом стереть все следы своего прошлого.

Бен пристально вглядывался в лицо отца, пытаясь составить представление об этом человеке. Ты всегда был загадкой для меня. Отчужденный, недоступный, непостижимый.

— Да, хочу, — ответил он.

Незнакомец, которому довелось бы увидеть Макса Хартмана впервые, обратил бы внимание на крупную лысую голову, покрытую старческими пигментными пятнами, и большие мясистые уши. Толстые линзы очков в роговой оправе гротескно увеличивали и без того большие слезящиеся глаза. Подбородок вызывающе торчал вперед, ноздри то и дело раздувались, будто улавливали неприятный запах. И все же, несмотря на возрастные изменения, нетрудно было понять, что этот человек когда-то был очень, просто потрясающе красив.