Тривейн - Ладлэм Роберт (1995)

— Школьник! Мальчишка! Все это детский лепет! Что значит «единолично»? Почему вы присвоили себе право определять критерии необходимости? Вы что, серьезно полагаете, что существует какой-то высший разум? Но если так, то ответьте мне, раби, где он был, этот высший разум, в семнадцатом году? А в сорок первом? А, скажем, в пятидесятом или шестьдесят пятом? Так я вам скажу где! Во всеобщем благодушии и слабости! И эта слабость, это благодушие были оплачены кровью сотен тысяч прекрасных молодых людей! — Внезапно Грин понизил голос. — Жизнью миллионов невинных детей, их матерей и отцов, загнанных обнаженными в цементные стены смерти. И не надо мне говорить ни о каком высшем разуме: так может думать только сумасшедший!

Подождав, пока Арон Грин немного успокоится, Тривейн сказал:

— Согласен с вами, мистер Грин, свидетельствую с полным уважением, но хотел бы заметить, что вы говорите о другом времени. Сейчас перед нами совсем иные проблемы, иная система ценностей...

— Чепуха! Доводы трусов!

— Атомный век оставил не так уж много места для героев...

— Снова чепуха! — откровенно рассмеялся Грин.

«Патриарх забавляется со своим непросвещенным учеником», — подумал Тривейн, глядя на смеющегося Грина, который сидел, расставив локти в стороны и сцепив руки.

— Скажите мне, мистер председатель подкомитета, в чем заключается мое преступление? Вы так мне толком и не объяснили!

— Вы знаете это не хуже меня: вы используете деньги не по назначению!

— Не по назначению или незаконно? — перебил Тривейна Грин, разъединяя руки и продолжая держать их перед собою ладонями вверх.

Прежде чем ответить, Тривейн сделал паузу, и, когда он заговорил, в его голосе явно звучало то отвращение, которое он испытывал к подобным трюкам.

— Такими вопросами, — произнес он, — занимается суд... Мы же только выясняем то, что в наших силах, и даем рекомендации... Как я подозреваю, «Дженис индастриз» занимается весьма нечистоплотной работой с целью получения выгодных контрактов или для того, чтобы контракты не достались другим... Они работают и среди рабочих, и среди высококлассных специалистов, и в конгрессе!

— Вы подозреваете? И только на основании подозрений строите обвинения? Я вас правильно понял?

— Я видел достаточно. И могу судить...

— А что вы видели, позвольте вас спросить? Людей, ставших богатыми без веских на то оснований? Неудачные начинания, оплаченные «Дженис индастриз»? И в этом вы узрели моральное разложение? Кому, ответьте мне, принесло вред то, что вы увидели? Кто стал таким уж коррумпированным?

Эндрю смотрел на спокойного, довольного собой Грина. Гениально... Так вот что скрывается за взятками корпорации, за теми огромными суммами, которые тратил Грин! Не тратится ни доллара на то, что не может быть оправдано с точки зрения законности или все той же логики, не говоря уж об эмоциональном восприятии. Именно затем в Южной Калифорнии сидит этот маленький барон Эрнест Маноло. И в самом деле, что может быть логичнее: постоянно растущая корпорация нуждается в поручителях и юридических гарантиях в некоторых районах страны! А, скажем, тот же блестящий ученый Ральф Джемисон? Разве ему следовало бы прекратить работать, вносить свой вклад в дело только потому, что возникли какие-то проблемы — истинные или мнимые? А Митчелл Армбрастер, может быть, самый несчастный из всех? Кто посмел бы оспорить пользу, приносимую его онкологической клиникой? Или отрядами «Скорой помощи», работающими в калифорнийских гетто? Кто смог бы назвать все это коррупцией?

Только человек с воображением инквизитора... «Мы не хотим иметь дело с инквизитором...» — сказал Большой Билли Хилл.