Тривейн - Ладлэм Роберт (1995)

Сразу после обеда Сэм снова просмотрел все написанные Родериком Брюсом статьи, в которых упоминался Пол Боннер, «убийца из Сайгона».

Из них ему удалось выяснить следующее. Брюс ухватился за эту тему три года назад, когда она еще была весьма взрывоопасной и правительство требовало сохранять в таких делах строгую конфиденциальность. Довольно трудно было понять, относились все эти потоки брани только к Полу Боннеру или были направлены против высшего командования: под его защитой находились войска специального назначения. Журналист балансировал именно на этой грани. Но иногда его позиция выглядела как предлог, как плацдарм для атаки лишь на одного человека — Пола Боннера, который в глазах Брюса являлся чем-то вроде символа военного монстра.

В статьях Боннер представал перед читателями как создатель и одновременно продукт грубой системы военного произвола. Читатель должен был и презирать, и жалеть Боннера. Но жалеть как дикаря, который приносит в жертву детей, так как считает, что отгоняет тем самым злых духов. Его, конечно, жаль, но следует тем не менее уничтожить гунна!

Но затем — и это четко отметил Тривейн — направленность статей изменилась. Уже не было попыток привязать Боннера к системе. Теперь он представал не как продукт, а как создатель зла.

Он был изгоем, предавшим свою славную военную форму.

А это уже совершенно другое.

— Да ведь он требует расстрела! — Сэм Викарсон даже присвистнул, прежде чем произнести эту фразу.

— Вот именно. И я хочу знать почему...

— По-моему, причина в том, что за роскошной одеждой Брюса и привычкой к дорогим ресторанам скрывается вновь обращенный левый!

— Тогда почему он не требует большего? Почему требует только одной казни? Выясни, где они держат Боннера: я хочу его видеть...

* * *

Сидя на походной кровати, Пол поправил раздражавшую его повязку на шее и прислонился спиной к стене. Эндрю остался стоять. В эти первые минуты свидания оба они ощутили некоторую неловкость. Комната, в которую поместили Боннера, была маленькой, а в коридоре постоянно находился охранник. Тривейн был неприятно удивлен, узнав, что Боннеру разрешено выходить лишь на прогулки.

— Но это все-таки, наверно, лучше, чем камера, — сказал Тривейн.

— Ни черта подобного... — ответил Боннер.

— Может, вы не считаете возможным обсуждать эти темы, — осторожно начал Тривейн, — но мне хотелось бы вам помочь. Думаю, мне не придется вас уговаривать?

— Нет. Только вряд ли мне понадобится чья-то помощь.

— Вы говорите так уверенно...

— Через несколько дней вернется Купер... Однажды я уже проходил через такую же мясорубку, помните? Крик, куча формальностей, а затем все уладится, и меня переведут куда-то еще...

— Вы верите в это?

— Да, верю... — чуть подумав, сказал Боннер. — По многим причинам. Ведь если бы я находился на месте Купера или его шефов, я бы сделал то же самое, дал пару выйти из котла. Я уже думал об этом, — усмехнулся Пол. — Пути армии неисповедимы...

— А вы читали газеты?

— Конечно... Я их, кстати, читал и три года назад, когда меня минут десять полоскали в семичасовых известиях. Сейчас-то что, пустяки. Но я благодарен вам за заботу. Особенно если учесть, что при последней нашей встрече я послал вас к черту!

— Подозреваю, что вы не хотите выдать мне обратный билет?

— Нет, Энди: вы принесли много вреда. А я нанес лишь небольшой ущерб, о котором все скоро забудут...

— Надеюсь, вы не убаюкали себя ложным сознанием собственной безопасности?

— Типично штатское рассуждение! Мы по-разному понимаем это слово... Ну, так что вы хотели со мной обсудить?

— Почему вас все это время преследует Родерик Брюс?

— Да я и сам часто думал об этом... Военный психиатр сказал, что я представляю собой все то, что Брюс хотел бы иметь. Вот он и выплескивает свою агрессию на пишущую машинку.

— Все это чепуха! Вы когда-нибудь с ним встречались?

— Нет...