Тривейн - Ладлэм Роберт (1995)

— Мог бы... Они привели довольно глупое объяснение: они, видите ли, с уважением относятся к доводам обвиняющей стороны, у них нет никого, кто мог бы выступить защитником Боннера!

— А почему это кажется вам глупым?

— Да потому, что они не знают и не хотят знать того, что случилось! Они просто не желают быть втянутыми в это дело и защищать своих клиентов, включая меня!

— Действительно глупо... И тем не менее я считаю, что мы сможем превратить этого истеричного газетного пса в покладистого свидетеля в пользу оклеветанного майора, если, конечно, этого захотим. Но заставить его умолкнуть мы сможем в любом случае.

— Кого, Брюса?

— Ну да.

* * *

Расследование Викарсона была успешным. Интересующего его человека звали Александр Коффи. Офицер по особым поручениям из Бюро по азиатским делам при Пентагоне вспомнил, что именно Родерик Брюс привлек его внимание к этому человеку. Бюро было счастливо заполучить Коффи, поскольку специалисты по Дальнему Востоку не особенно охотно шли на контакт со спецслужбами. Конечно, офицер выразил сожаление по поводу операции в Чанг-Кале, но кое-что положительное было извлечено — так, во всяком случае, офицеру сказали. Командование лишний раз убедилось, как опасно брать ученого туда, где идут бои... В конце беседы офицер вручил Сэму досье Коффи...

Затем Викарсон направил свои стопы в Смитсоновский архив по Дальнему Востоку. Как выяснилось, главный архивариус хорошо помнил Коффи. Молодой человек был блестящим ученым, но явным гомосексуалистом. Странно, что он никак не использовал это, чтобы уклониться от призыва на военную службу. Архивариус высказал предположение, что молодой человек, полагая, что его будущее связано с консервативными организациями, не пожелал оставлять письменных свидетельств своего отклонения. Архивариус подозревал также, что Коффи хорошо знал того, кто устроил ему блестящий контракт с Пентагоном. Услышав, что Коффи обосновался в Вашингтоне, архивариус понял, что не ошибся. Правда, он ничего не знал о смерти Коффи в Чанг-Кале, и Викарсон не стал его беспокоить печальным известием. Затем архивариус показал Сэму личную карточку Коффи, на которой был записан его адрес, — а жил он на Двадцать первой стрит в Нордуесте, — и имя того, с кем он делил комнату. Это был предыдущий партнер по сексу, как выяснил Викарсон.

Парень до сих нор винил «богатого сучонка», к которому ушел Коффи, в его смерти. Алекс никогда не говорил ему, кто это был, но довольно часто приходил в гости, чтобы отдохнуть от этого «ненасытного существа». И приходил он всегда в чем-то новом, с новыми драгоценностями, а иногда приезжал на новой машине. Однажды он сообщил, что его благодетель прекрасно устроил его в армии, сказал, что ни дня не проведет в казарме, ни надень не уедет из Вашингтона. Да и форму будет носить только днем, а сошьют ее для него на заказ, из мягкой фланели. В общем, как утверждал Алекс, все будет прекрасно! Даже армейская комиссия была замешана в этой сделке. Да и какая организация могла бы отказать его благодетелю?

Ну, а потом его бросили, а может даже и «предали». И продал Алекса этот самый «богатый сучонок»...

Короче, Викарсон узнал достаточно. И сразу же направился в Арлингтон, чтобы увидеться с Боннером.

Боннер помнил Коффи: тот ему нравился, он его уважал, Молодой человек прекрасно знал жизнь племен Северной Камбоджи и выдвигал поистине гениальные идеи о том, как использовать их религиозные традиции при первых контактах. Его советы очень помогли при подготовке боевых операций.

Но что особенно запомнилось Боннеру, так это необычайная мягкость и полнейшая неприспособленность Коффи к тем условиям, с которыми он столкнулся среди камбоджийских холмов. Именно поэтому Боннер относился к нему так строго, почти безжалостно. Конечно, за шесть недель нельзя наверстать упущенное за годы жизни, но, возможно, их может хватить на то, чтобы хоть как-то помочь себе в крайнем случае.