Киммерийское лето - Слепухин Юрий Григорьевич (1983)

Ника до сих пор как-то не задумывалась над вопросом, красива или некрасива круглая трехъярусная колокольня храма Всех Скорбящих; сейчас она пренебрежительно пожала плечами и заявила, что в Москве есть церкви куда лучше.

— Например? — поинтересовался Андрей.

— Да хотя бы та в Зарядье — как ее, «на Кулишках»? Ну, где Дмитрий Донской был…

— Подходящее сравнение — всего пятьсот лет разницы. Таких эрудитов, как ты, можно показывать на вэ-дэ-эн-ха. А все-таки, чем тебе эта не угодила?

— Пропорции не те, — подумав, сказала Ника.

— А-а, ну ясно, — Андрей понимающе покивал. — Где уж было бедняге Баженову разобраться в пропорциях.

— Это разве Баженов строил?

— Представь себе. Так где ты пропадала все утро?

— Ой, я потом расскажу… Физик про меня не спрашивал?

— Спрашивал.

— А географичка?

— Не знаю, я сидел отключившись.

— А что?

— Да так, — Андрей захлопнул альбом и сунул его в портфель. — На предыдущем уроке схлопотал двойку от собственной родительницы и почему-то расстроился.

— Брось, старик, — сказал Игорь, — если еще из-за двоек расстраиваться…

— Нет, двойка по литературе — это действительно неприятно, — возразила Ника. — Да еще перед самым концом года!

— Он-то сегодня действительно ни фига не знал, — вмешалась Рената, — а вот мне на прошлой неделе влепили совершенно зря, я отвечала минимум на трояк. У математички, видите ли, было плохое настроение — может, они утром с мужем ругались. Так знаешь, до чего обидно, я обревелась, как крокодил! — Она снова нацепила голубые очки и стала разглядывать себя в зеркальце. — Ник, завтра мне обещали принести ресницы — те самые, помнишь, длинные такие. Примерим, я тебе тоже постараюсь достать…

— Не надо мне ничего, — Ника вздохнула. — Я сегодня портфель утопила, какие уж теперь ресницы.

Рената сделала большие глаза.

— Офонареть, — прошептала она испуганно. — Как это — утопила? Где?

— Не все ли равно где! На Кадашевской набережной, у Лаврушинского. Что за дурацкие расспросы — где, как? Очень просто как — взяла и бросила в воду, он и утонул.

— Ну, ты даешь, — восхитился Игорь. — Что это на тебя, горемычную, накатило?

— Надоело все! От одной физики уже дурно делается…

— Ты что, действительно выбросила портфель? — спросил Андрей.

— Да, вот представь себе, взяла и выбросила!

— Ничего, старуха, держи хвост пистолетом, скоро каникулы, — утешил Игорь, продолжая терзать свой транзистор.

Саблина и Аронсон — или Пит Арон, как стали его называть после культпохода на «Большой приз», — в один голос взвыли от прорвавшегося хохота.

— Что это они читают? — спросила Ника у Игоря.

— Да эту бодягу, как ее… про кота Бегемота.

— Почему «бодяга»? Мне, например, понравилось.

— Можно подумать, ты там что-то поняла, — сказал Андрей.

— Можно подумать, ты понял.

— И я не все, а уж про тебя-то и говорить нечего.

— Ну, не знаю, что там вообще такого особенного нужно понимать, — примирительно сказала Ника. — По-моему, это просто хорошая историческая повесть. Я говорю про те места, где Пилат и этот, ну…

— Иисус из Назарета, — усмехнулся Андрей, — если мне не изменяет память.

— Ну да, но ведь там его называют иначе? Эта часть мне понравилась больше, а про Бегемота или про этот театр дурацкий — смешно, конечно, но это уже совсем другое, непонятно даже, зачем он все так перемешал. А тебе понравилось?

— Старик, дай-ка нож, — попросил Игорь. — У тебя там отвертка есть?

Андрей, откинувшись на спинку скамьи, вытащил нож из заднего кармана джинсов.

— Не знаю, — ответил он не сразу. — Я в этой вещи не до конца еще разобрался. Родительница моя считает ее гениальной — вероятно, ей виднее…

— Ой, мальчики, — воскликнула Рената, — что гениально — так это «Щит и меч»! А фильм какой — обалдеть!

Приемник в руках Игоря хрустнул, и из него что-то выпало.