Горменгаст (переводчик Ильин) - Пик Мервин (2014)

Кличбор немного увлекся. И забыл, к доказательству чего, собственно говоря, клонились его доводы. Приступ раздражения, проистекшего из некоторой толком не оформившейся мысли, взял его врасплох. Он постарался овладеть собой.

– Ты спланировала, – продолжал он, – мое счастье. И преуспела весьма во многом. Мне нравится сидеть здесь с тобой, если только ты не держишь спину слишком прямо. Умягчись, дорогая моя… ну, хоть немного. Порою так устаешь от прямых линий. Что же касается Стирпайка, прими мой совет – когда тебе страшно, обращайся ко мне. Беги ко мне. Лети ко мне. Прижмись к моей груди, заройся пальцами в мои волосы. Успокойся. Ты прекрасно знаешь, как бы я с ним обошелся, подвернись он мне под руку.

Ирма оглядела своего достопочтенного супруга.

– То есть совсем не знаю, – сказала она. – И как же?

Кличбор, имевший на этот счет еще меньшее, нежели Ирма, представление, провел рукой по длинному подбородку и искривил в хилой улыбке губы.

– О том, что я сделал бы с ним, – сказал он, – человек воспитанный распространяться, пожалуй, не вправе. Вера: вот что тебе нужно. Вера в меня, дорогая.

– Да ничего бы ты с ним не сделал, – сказала Ирма, пропустив мимо ушей совет мужа уверовать в него. – Решительно ничего. Ты слишком стар.

Кличбор, совсем уж собравшийся снова усесться в кресло, так и остался стоять. Спиною к жене. Глухая боль растекалась под его ребрами. Чувство беспросветной несправедливости телесного одряхления овеяло старика, но мятежный голос восклицал в его сердце: «Я молод, я молод!», между тем как у плотского доказательства его возраста – трижды по два десятка плюс еще десять лет, – вдруг подогнулись колени.

Ирма во мгновение ока очутилась с ним рядом.

– О, дорогой мой! Что с тобой? Что с тобой?

Приподняв голову мужа, Ирма подсунула под нее подушку.

Кличбор оставался в ясном сознании. Потрясение, испытанное им, когда он обнаружил, что лежит на полу, на миг-другой выбило его из колеи, затруднив дыхание, но и только.

– Ноги подогнулись, – сказал он, глядя в склонившееся над ним озабоченное лицо с поразительно острым носом. – Но теперь все в порядке.

И сразу же пожалел о сказанном, поскольку, не открой он рта, Ирма, глядишь, еще целый час пронянчилась бы с ним.

– В таком случае, дорогой, тебе, наверное, лучше встать, – сказала она. – Пол не самое подходящее для Школоначальника место.

– Да, но я чувствую себя очень…

– Вставай, вставай! – прервала его Ирма. – Довольно глупостей. Я пойду взгляну, заперты ли двери. Надеюсь по возвращении найти тебя в кресле.

И она удалилась.

В раздражении постукав каблуками по ковру, Школоначальник кое-как поднялся, а усевшись в кресло, показал язык двери, в которую вышла Ирма, но сразу покраснел от стыда и послал в ту же сторону воздушный поцелуй, сдув его со своей изношенной ладони.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Была одна часть внешней стены, так глубоко упрятанная под пологом ползучих побегов, что за сто с лишним лет ничьи глаза, не считая глаз насекомых, мышей и птиц, не видали ее камней. Эти волнистые акры обвисшей листвы глядели на некий проулок, прилегавший к внешней стене Горменгаста столь близко, что, если бы мышь либо прячущаяся птица выбросила из лиственной тьмы сучок, он упал бы прямо в него.

Проход этот был узок и большую часть дня купался в глубокой тени. Только совсем уже к вечеру, когда солнце повисало над Лесом Горменгаст, сноп медовых лучей косо скользил вдоль проулка и янтарные лужицы света наливались там, где по целым дням роились зябкие, негостеприимные тени.

И с появлением этих янтарных лужиц, сюда, откуда ни возьмись, сбредались окрестные дворняги и рассаживались, вылизывая болячки, в золотистых лучах.