Европейцы - Джеймс Генри (1979)

– Не вините его… не вините его: он все на свете для меня бы сделал! – горячо заговорила Фледа. – Это я – я послала его к ней, я заставила его поехать, я выпроводила его из дома, я отказалась дать ответ – разве только на другом основании.

Миссис Герет уставилась на нее, словно на последствия каких-то варварских разрушений.

– Другом основании? Каком другом основании?

– На том, какое я, моя дорогая, уже изложила вам: я хочу иметь от нее подтверждение – черным по белому, как вы сказали бы, – что она сама его отпускает.

– Так вы считаете, Оуэн вам лжет, когда говорит, что он снова свободен?

На мгновение Фледа замялась, но тут же с холодной гордостью воскликнула:

– Он так влюблен в меня, что готов на все!

– На все, очевидно, кроме того, чтобы действовать как мужчина и, употребив свой ум и волю, заставить вас отказаться от ваших немыслимых глупостей. На все, кроме того, чтобы покончить, как покончил бы любой мужчина, достойный этого имени, с вашим постоянным, вашим идиотским своенравием. Кто вы такая, уж если на то пошло, хотела бы я знать, моя дорогая, чтобы джентльмен, предлагающий вам то, что предлагает Оуэн, был вынужден выполнять подобные требования и принимать чрезвычайные предосторожности из-за ваших надуманных угрызений совести?

Ее негодование разрослось до оскорбительной надменности, которую Фледа, не отводя глаз, принимала как должное и которая – в данный, по крайней мере, момент – с огромной силой мстительно выставляла перед ней подлинную правду. На какое-то мгновение ей открылась возможность других – утраченных – решений.

– Не знаю, что и думать о нем, – продолжала миссис Герет, – не знаю, как его назвать. Мне стыдно за него – так стыдно, что язык едва поворачивается, говоря о нем, даже с вами. Мне так стыдно за вас обоих, что, право, не знаю, куда глаза девать. – Она умолкла, чтобы дать Фледе возможность вникнуть в столь важные утверждения, и затем воскликнула: – Да любой человек, если он не осел безмозглый, взял бы вас под руку и отвел в мэрию!

Фледа пришла в недоумение; при ее свободном воображении она могла прийти в недоумение, даже когда ее щека горела от полученной оплеухи.

– В мэрию?

– Что было бы здравым, разумным поступком, который и следовало немедленно предпринять. Будь у вас обоих хоть капля сообразительности, вы мгновенно бы это смекнули. Уж я нашла бы способ, будь я таким молодцом, каким якобы является Оуэн. Я сначала покончила бы с главным делом; а там все пошло бы в свой черед! Господи боже, Фледа, да вы должны были бы сейчас прийти ко мне замужней женщиной, состоящей в честном браке. С вами кто угодно голову сломит, и не обессудьте, если я скажу, что мне невыносимо – в полном смысле этого слова – видеть вас у себя мисс Фледой Ветч. А будь оно иначе, нам, по крайней мере, всегда было бы о чем говорить, и Оуэн, будь у него хоть крупица юмора, мог бы спокойно чихать на все ваши выкрутасы.

Эта эмоциональная речь подействовала на нашу юную леди, словно взмахи тамбурина, мелькавшего перед ней в цыганском танце; казалось, что кружится голова и внезапно обмякли ноги. Ее состояние, однако, выразилось лишь в безучастности, с какой, она услышала, произнес ее голос:

– Теперь я пойду в мэрию.

– Теперь! – Великолепен был тембр, с которым миссис Герет произнесла эти два слова. – Да с кем, помилуйте, вы туда пойдете? – Фледа улыбнулась бесцветной улыбкой, и ее покровительница продолжала: – Вы в самом деле считаете, что он для вас недосягаем? – Убитый вид Фледы явно вызывал у нее раздражение; она сделала короткий повелительный жест: – Найдите мне его, вы, тетеря, – найдите его мне!

– Зачем он вам? – горестно спросила Фледа. – Что вы хотите от него при том, что вы о нас обоих думаете?