Европейцы - Джеймс Генри (1979)

Байт не стал ходатайствовать о новом интервью – не такой он был дурак! Потому что при ее уме Мод сразу смекнула, какого дурака он свалял бы, и повторная встреча только бы все испортила. Он, как она увидела, – а увидев, от восхищения просияла, – поступил иначе, выказав себя журналистом высочайшего класса: состряпал колонку из ничего, приготовил яичницу, не разбив и двух-трех яиц, без которых ее, как ни старайся, не приготовишь. Единственное яйцо, которое на нее пошло, – рассуждения милого джентльмена о месте, куда он любил приходить на файф-о-клок, – было разбито с легким треском, и этот звук, разнесшийся по свету, был для него сладчайшим. Чем и было автору наполнить статейку, о герое которой он и впрямь ничего не знал! Тем не менее Байт умудрился заполнить ее именно тем, что как нельзя лучше служило его цели! Будь у нее больше досуга, она могла бы еще раз подивиться подобным целям, но поразило ее другое – как без материала, без мыслей, без повода, без единого факта и притом без чрезмерного вранья он сумел прозвучать с такой силой, словно бил на балаганном помосте в барабан. И при всем том не выказал излишней предвзятости, ничем не досадил ей, ничего и никого не назвал и так ловко подбросил Чиппендейл-клуб, что тот перышком влетел в сторону за много миль от истинного своего местоположения. Тридцать семь пресс-агентств уже выслали своему клиенту тридцать семь вырезок, чтобы, разложив тридцать семь вырезок, их клиент мог разослать их по знакомым и родственникам, по крайней мере оправдав тем самым понесенные затраты. Однако это никак не объясняло, зачем ее приятелю понадобилось брать на себя лишние хлопоты – потому что хлопот с этой статейкой было немало; зачем, прежде всего, он урывал у себя время, которого ему и так явно недоставало. Вот в чем ей предстояло немедленно разобраться, меж тем как все это было лишь частью нервного напряжения, вызванного большим, чем когда-либо прежде, числом причин. И напряжение это длилось и длилось, хотя ряд дел, с ним не связанных, почти так же плотно ее обступил, и потому минула без малого неделя, прежде чем пришло облегчение – пришло в виде написанной кодом открытки. Под открыткой, как и под бесценным «Взглядом», стояли инициалы «Г. Б.», Мод назначалось время – обычное для чаепития – и место, хорошо ей знакомое, ближайшей встречи, а в конце были приписаны многозначительные слова: «Жаворонки прилетели!»