Горбун - Поль Феваль (1857)

Вот и сегодня все эти рабочие, которых мы недавно видели входившими во двор бывшего дворца Неверов, прибыли по вызову Гонзаго. Плотникам, столярам, каменщикам, землекопам, слесарям предстояло переделать дворец и примыкавший к нему с тыла сад, – одним словом, поставить все с ног на голову. Это было великолепное, удивительное сооружение жилищной архитектуры. Не зря когда-то Меркёр, затем Неверы, а после них и сам Гонзаго не жалели сил и средств, чтобы сделать его еще краше. Оно состояло из трех жилых корпусов: главного и двух крыльев, на уровне первого этажа обрамленных по всему периметру пирамидальными аркадами несущими в форме буквы «П» беломраморный портик, над которым, образуя второй этаж, тянулась галерея, украшенная изящными лепными узорами, – свидетельство изысканной роскоши, которая могла бы заставить устыдиться ажурные гирлянды дворца Клюни и начисто превосходила красоту фризов дворца де ла Треймуль. Три главные двери, расположенные по центру и обрамленные одной большой пирамидальной аркой обычно держались открытыми, и в их проемы можно было видеть восстановленные Гонзаго в флорентийской манере внутренние перестили. Они состояли из потрясающих взор колонн красного мрамора, установленных на массивных прямоугольных цоколях, по углам которых в вальяжных позах застыли каменные львы, и увенчанных вверху капителями, украшенными причудливым узором из розовых кустов и запутавшихся в них змей. Над фасадной галереей возвышался главный жилой корпус. По бокам широкого и высокого портала с регулярными промежутками располагались в два яруса окна. В крыльях же здания, хотя они имели ту же высоту, что и главный корпус, окна были установлены в один ярус. Зато все они были спаренными и в два раза выше. Каждое крыло венчала отдельная четырехгранная островерхая покрытая жестью крыша. Непосредственно под ней находились уютные мансарды, где обитала многочисленная прислуга. Главный корпус имел двухскатную крышу. Причем ее передний откос был прорезан чопорным белокаменным бельведером, который словно несли на руках три мраморных сирены, чьи рыбьи хвосты обвивали и скрывали его пьедестал.

Вот так выглядел этот маленький шедевр готического искусства, истинное сокровище резьбы по камню. Ухоженный постоянно поддерживаемый в идеальном состоянии интерьер ничуть не уступал внешнему великолепию.

Гонзаго был не только богачом, но и человеком, обладавшим отменным вкусом.

Самым старинным во всем сооружении считался задний фасад. Он был возведен не позднее пятнадцатого столетия. С этой стороны здание выдвигало широкий массивный портик, подпираемый круглыми гранитными колоннами в итальянском стиле, как это делают во многих монастырях. Вдоль основного корпуса на уровне второго этажа шел выложенный мрамором балкон. С задней же стороны к дому примыкал старый тенистый сад; его аллеи во многих местах украшали мраморные и гипсовые скульптуры. Сад имел узорную чугунную ограду. С востока она шла вдоль улицы Кенкампуа, с юга по Орби лё Бушер и, наконец, западную часть сада ограничивала улица Сэн Дени. Во всем Париже невозможно было сыскать дворец, великолепнее этого. Что же вдруг заставило надменного эстета Гонзаго по своей воле нарушить эту красоту?

Попробуем разобраться.

Однажды, после ужина пребывая в благодушном настроении, регент предоставил принцу де Кариньяну разрешение учредить в своем дворце крупную биржевую контору. Эта милость на многих подействовала, как землетрясение. Поползли слухи, что отныне мсьё де Кариньян способен де наложить вето на любую сделку по акциям, если она произведена не в его доме. Гонзаго, разумеется, взревновал. Чтобы его утешить регент после очередного ужина наградил Гонзаго исключительным правом производить в своем дворце прямой обмен акций на товары. Вот уж поистине королевский подарок! Он сулил золотые горы.