Перстень царицы Савской (сборник) - Генри Райдер Хаггард (1896, 1910)

Наступил решающий момент. Одна из наших фляг с водой опустела еще до бури, но в другой, объемистой и вместительной, замотанной войлоком, до начала стихии оставалось около трех кварт[4] воды, если, конечно, они сохранились. Не окажись воды, Хиггс не выжил бы, да и мы вскоре последовали бы за ним в мир иной, если бы не подоспела помощь. От волнения руки отказывались мне служить. Дрожащими пальцами я откупорил флягу и зубами вытащил пробку, которую предусмотрительный Квик загнал в горлышко как можно плотнее. Слава богу, вода была цела, она, конечно, нагрелась и стала теплой, но не пролилась и не испортилась. Я велел Орму смочить губы и видел, как он до крови кусал их, чтобы побороть искушение наброситься на флягу и опустошить ее до дна, – так сильно его палила жажда.

Не сделав ни глотка и поборов себя, как и полагается настоящему мужчине, он передал флягу мне и сказал почти бодро:

– Вы старший, мистер Адамс, вы и пейте.

Я тоже преодолел искушение, сел на песок и положил голову Хиггса к себе на колени. Капля за каплей, я влил немного воды меж его распухших губ. Результат был просто волшебный: менее чем через минуту профессор сел, схватил флягу обеими руками и попытался вырвать у меня.

– Злое себялюбивое животное, – простонал он, когда я отнял у него флягу с драгоценной влагой.

– Послушайте, мистер Хиггс, – ответил я грубовато, – Орму и мне тоже очень хочется воды, но мы не истратили даже капли. Мы дали бы вам выпить всю воду, если бы это спасло вас, но не спасет. Мы заблудились в пустыне, и воду нужно экономить. Если вы сейчас выпьете воды, через несколько часов вам захочется еще больше, а вскоре вы умрете.

Он подумал немного, посмотрел на меня и прошептал:

– Прошу прощения, я понял. Себялюбивое животное – это я. Но, Адамс, во фляге все-таки довольно много воды. Пусть каждый из нас сделает хотя бы по несколько глотков, иначе у нас не будет сил продолжать путь.

Мы отмерили небольшим стаканчиком, который лежал у меня в кармане, ровно три одинаковые порции воды. Каждому из нас хотелось выпить целый галлон, а довольствовались мы тремя-четырьмя глотками, но это были чудодейственные глотки: мы снова обрели человеческий облик.

Поднявшись на ноги, мы огляделись и заметили, что окружающий пейзаж сильно изменился. Там, где раньше на сотню футов возвышались холмы, теперь тянулись равнины, а там, где прежде лежали равнины, вздымались холмы. Уцелел только тот холм, на котором мы лежали, потому что он был выше других, а его песчаная поверхность – плотнее. Мы попытались определить по солнцу, в какой стороне расположен оазис Зеу, но не смогли: наши карманные часы остановились, и мы не знали, который теперь час и в каком месте неба должно быть светило. Во всей пустыне не было ровно ничего, что указало бы нам, куда держать путь.

Упрямый профессор, как всегда, заспорил с Ормом, куда нужно идти, чтобы вернуться в оазис, – направо или налево. Оба они с трудом соображали и были не в состоянии серьезно обсудить положение. Пока они горячились, я присел на песок и заставил себя спокойно подумать. Вдали я увидел неясные формы и принял их за те самые холмы, про которые жители Зеу говорили, что оттуда приходят львы. Однако я тут же поймал себя на мысли, что это могут быть и совсем другие холмы.

– Послушайте, – сказал я друзьям, – если львы обитают на этих холмах, значит, там есть вода. Попытаемся дойти туда; авось, по дороге увидим оазис.