Фея Альп - Элизабет Вернер (2015)

— Ну-ну, я не сделаю ничего дурного своей племяннице, — сердито проговорил Тургау. — Вам незачем с таким страхом охранять ее от меня, словно овцу от волка. С кем имею честь?..

— Я — баронесса Ласберг! — объявила она, делая ударение на титуле. Ее осанка выражала ледяной отпор, но здесь это не произвело действия: барон добродушно схватил протестующе вытянутую руку и потряс ее так, что дама чуть не лишилась сознания.

— Очень рад, чрезвычайно рад! — воскликнул он. — Обо мне уже доложили, а это — моя дочь… Эрна, что ты там стоишь, как чужая? Не хочешь, что ли, поздороваться с Алисой?

Эрна медленно подошла; мрачное выражение исчезло с ее лица, когда она взглянула на свою молодую родственницу, которая покоилась на подушке, такая слабая и бледная, она вдруг бурно обняла ее и воскликнула:

— Бедная Алиса! Как мне жаль, что ты больна!

Алиса не ответила на объятие, но когда цветущее личико прижалось к ее бесцветной щеке и свежие губки прикоснулись к ней, а искренний голос долетел до ее ушей, по апатичным чертам девушки промелькнуло что-то вроде улыбки, и она тихо ответила:

— Я не больна, а только устала.

— Пожалуйста, баронесса, не так порывисто, — холодно сказала госпожа Ласберг. — Алису нужно очень беречь: у нее в высшей степени чувствительные нервы.

— Что у нее? Нервы? — спросил Тургау. — Это тоже одна из городских привычек! У нас в усадьбе о такой штуке и понятия не имеют. Приехали бы к нам, даю вам слово, через три недели у вас обеих не останется ни одного нерва.

— Я и сама так думаю, — ответила баронесса, бросая на него негодующий взгляд.

— Пойдем, Тургау, оставим девушек знакомиться: ведь они не виделись несколько лет, — сказал Нордгейм, которого покоробила грубость шурина, и жестом пригласил его в соседнюю комнату. В эту минуту Эльмгорст, деликатно удалившийся в оконную нишу во время семейной сцены, вышел оттуда и стал прощаться, причем Нордгейм должен был представить его своему родственнику.

Тургау тотчас вспомнил это имя, которое коллеги молодого инженера поминали с не слишком лестными эпитетами. Он смерил «карьериста» взглядом, и подкупающая наружность последнего, казалось, только усилила его недоверие к нему. Эрна равнодушно обернулась, но вдруг с удивлением отступила назад.

— Я не в первый раз имею честь встречаться с баронессой Тургау, — сказал Эльмгорст, подходя с учтивым поклоном. — Баронесса была так добра, что проводила меня, когда я заблудился на склонах Волькенштейна. Впрочем, ее имя я узнаю только теперь.

— Так вот кто был незнакомец, которого ты встретила! — проворчал Тургау, которому это обстоятельство, по-видимому, не доставило особого удовольствия.

— Надеюсь, баронесса была не одна? — спросила Ласберг тоном, ясно показывавшим, как ужасала ее мысль о возможности такого факта.

— Разумеется, одна! — вспыхнув, упрямо воскликнула Эрна, от которой не ускользнуло резкое осуждение, крывшееся в этих словах. — Я всегда хожу в горы одна и беру с собой только Грейфа… Тубо, Грейф, куш!

Эльмгорст сделал попытку погладить красивое животное, но собака встретила его сердитым рычанием, окрик молодой хозяйки заставил Грейфа тотчас замолчать и послушно улечься у ее ног.

— Собака, кажется, злая, — сказал Нордгейм, не скрывая своего неудовольствия. — Я бы попросил…

— Грейф добрый! — перебила его Эрна почти сердито. — Он никому не делает зла и охотно позволяет чужим ласкать себя, но этого господина он терпеть не может и…

— Баронесса, прошу вас! — прошептала Ласберг, с трудом сохраняя самообладание, Эльмгорст же проговорил с глубоким поклоном и с насмешливой улыбкой превосходства:

— Мне бесконечно жаль, что я в немилости у Грейфа и, боюсь, также у его хозяйки, но, право, я в этом не виноват. Вы позволите мне теперь проститься?