Капризы юной леди - Вернер Элизабет (2016)

– Ты возвращаешься в гарнизон?

– Конечно. Мне пришлось просить продления отпуска, чтобы привести в порядок дела.

– Ты потерял отца, Адальберт?

– Да, – коротко и мрачно ответил Гунтрам и не прибавил ни слова.

Его странное спокойствие пугало Траудль больше, чем испугало бы самое безнадежное отчаяние.

– Скажи же мне наконец правду! – воскликнула она. – Я могу все выслушать, все вынести, только не эту ужасную неизвестность. Слышишь, Адальберт? Я хочу, я должна знать, что случилось.

Гунтрам взглянул на нее, пораженный энергичным тоном, который он слышал от нее впервые, потом горько усмехнулся.

– Ты все узнаешь. Я сам хотел написать тебе сегодня. Завтра ты получишь мое письмо.

– Но почему же ты не хочешь сказать этого сейчас? Поедем со мной! – воскликнула с необычной решимостью девушка. – Ты знаком с графиней, следовательно, можешь нанести ей визит. Сегодня вечером она едет с отцом в театр, мы останемся одни, и ты можешь рассказать мне все.

– Нет, не могу. Мне необходимо ехать сегодня же ночью, так как мой отпуск кончается, а мне надо сделать еще несколько неотложных дел. Простимся, Траудль! Завтра ты все узнаешь, даю тебе слово, а теперь отпусти меня.

Девушка ничего не ответила, но еще крепче уцепилась за возлюбленного. Она не понимала, почему и в этот раз он хотел уехать, ничего не объяснив ей, но чувствовала, что потеряет его навсегда, если он сейчас уйдет от нее. Между тем мужчина произнес:

– Прощай, милая! Мы оба погнались за счастьем, как глупые дети, и думали, что его легко поймать. Судьба жестоко наказала нас за эту детскую веру. Но я любил тебя безгранично, не забывай этого никогда. Прощай, моя дорогая маленькая златокудрая Труда, и вспоминай меня… иногда.

Гунтрам привлек к себе девушку, крепко поцеловал в губы и ушел, прежде чем она успела опомниться.

Девушка как окаменелая смотрела ему вслед. Боже великий, ведь это было прощание навеки! Тайный, необъяснимый страх, которого она не чувствовала за все время их разговора, превратился теперь в уверенность о приближающемся несчастье. Ее как молнией озарило сознание, что Адальберт подразумевал под «отъездом». В ужасе она хотела бежать за ним, но мимо нее пронесся вагон трамвая и заступил ей дорогу, а когда он промчался мимо, Адальберта уже не было видно, он пропал в толпе пешеходов и экипажей.

Траудль видела всю тщетность найти его, но это сознание вызвало в ней отчаянную решимость действовать. Она вернулась к своему экипажу и приказала ехать домой как можно скорее.

После пышных похорон Гунтрама, на которых присутствовала половина Берлина, его квартира опустела. Сын продолжал жить в ней, приводя в порядок дела покойного, но жил очень уединенно, не навещая никого из своих прежних друзей и знакомых. Вся прислуга была отпущена, для своих личных услуг Адальберт оставил себе лишь одного старого слугу.

В квартире было тихо и темно, только в комнатах Адальберта, выходивших окнами в сад, еще горел свет за спущенными занавесками. Адальберт за столом писал. Последние недели прошли для него крайне тяжело, он узнал то, чего не мог предположить, когда его позвали к смертному одру отца. Даже умирая, Гунтрам не нашел в себе мужества открыть сыну правду, он упоминал только о потерях, о временных затруднениях, и Адальберт не настаивал на более подробном объяснении. Для него на первом плане стояло грозное обвинение, как дамоклов меч висевшее над их с отцом головами. Теперь отец умер, но это не меняло дела, Зигварт ради своей собственной чести должен будет настаивать на том, чтобы истина была доказана.