Сергей Дягилев. «Русские сезоны» навсегда - Шенг Схейен (2010)

Но в действительности Дягилев начиная с 1892 года, как он сам пишет мачехе, становится убежденным «фанатом Вагнера».[60] Он поет арии из Вагнера и исполняет его музыку вместе с друзьями, стремится поехать в Германию, чтобы посмотреть как можно больше спектаклей. Одного своего родственника, с которым он поддерживает дружеские отношения, он просит дать рекомендательное письмо для Джузеппе Кашмана, итальянского баритона, который много выступал в Петербурге и Москве и должен был в том году принять участие в Байройтском фестивале.

Это рекомендательное письмо Дягилев берет с собой, отправляясь в начале июля в свой второй европейский гранд-тур, – на этот раз он едет сам, без попутчика. Целью поездки была в основном Германия. В планы Дягилева входило познакомиться с как можно большим числом знаменитостей. Он регулярно пишет мачехе. Приводим отрывок из его письма из Нюрнберга от 14 июля 1892 года:

«В Ишль же я поехал, чтобы увидеть знаменитого Брамса, который там живет. Только что приехал туда, отправился к нему, но он гулял, и я увидел его только вечером. Брамс оказался маленьким юрким немцем, не говорящим по-французски. Просьбу мою получить от него автограф он исполнил тотчас же, подписавшись на карточке. Просидел я у него с 1/4 часа, но беседа была затруднительна в смысле плохого понимания друг друга. При каждом моем слове, вроде того, что я приехал в Ишль, чтобы его повидать, он суетился и краснел. Ужасно он в загоне в Германии. Квартира у него вроде старого кабака. Такой талант и в такой обстановке. А ведь подумаешь, и Бетховен был тоже бедный немец, да притом еще и глухой. Лучше их представлять себе, чем видеть. Но я все-таки рад, что мог пожать ему руку от всего сердца: “une cordiale poignée de main”.[61] Затем я поехал в Зальцбург. Покланялся Моцарту и приехал в Нюрнберг. Вот удивительный это город, сплошной музей, чувствуешь себя в XVII столетии, окруженным Фаустами и Гретхенами. Просто наслаждение. Ну-с, вчера я был в Байрейте и слышал Meistersinger von Nürenberg.[62] Пока не услышу всех четырех опер, не буду тебе писать подробно моего впечатления. Скажу только следующее: я убежден, что людям, разочарованным в себе и в своей жизни, отрицающим смысл существования, людям, поставленным в тяжелое положение невзгодами житейскими, и, наконец, людям, отчаивающимся в силу упадка воли до искусственного прекращения своего существования – всем им прийти сюда»18.

Вагнер как панацея для всех Вертеров на свете! Когда Дягилев в дальнейшем опишет эту музыку своей матери, он не только сравнит ее с «бурей и натиском», но и сформулирует, возможно впервые, свое эстетическое кредо: убеждение в превосходстве искусства над жизнью:

«Звуки росли, превращались в бурю, еще и еще звуки, смерч звуков, еще, еще, еще, громы небесные, еще приливы, еще леса звуков – тьма! И вдруг рай – мелодии муз, играющих на своих лирах. Тут все есть: мелочность, интриги, горе, гнев, любовь, ревность, ласка, крики, стоны – все это сгущается и идет, наконец вместе представляет из себя жизнь, какая она течет у каждого из нас, но надо всем этим восторжествует истина красоты… Так и скажи всем, идите туда, там есть то, чего нигде больше нет. Родная моя, потом расскажу тебе подробно, когда увижу все оперы»19.

«…Кажется, это мое путешествие будет для меня полезно в смысле практики немецкого языка. Оказывается, что мне гораздо больше приходится говорить по-немецки, чем я воображал, и я объясняюсь. А все-таки русское общество самое воспитанное; я скверно говорю по-французски, но до сих пор ни одного немца не встретил, который бы говорил даже так, как я, по-французски. Все они на своем жидовском языке только и говорят, так же как и сундуки, те в особенности подлецы. Видишь, я отдаю должное России»20.