Двор Тумана и Ярости - Маас Сара

Я… я имела это в виду. Но не зная, что он сам думал по этому поводу, вообще волнует ли это его… Нет, я знаю, что волнует. Он, наверное, разрушил усадьбу в гневе. Если одно мое упоминание о том, что он душит меня, заставило его разнести кабинет, то это… я страшилась его проявлений чистой ярости, была запугана ими. И это была любовь — я любила его так глубоко, так сильно, но…

— Рис сказал тебе? — спросила я.

Кассиану хватило мудрости выглядеть несколько нервничающим при виде выражения моего лица. — Он сообщил Азриэлю, который… держит вещи под наблюдением и должен знать. Аз сказал мне.

— Полагаю, что это было тогда, когда вы ходили пить и танцевать. — Я допила воду и вернулась на ринг.

— Эй, — сказал Кассиан, ловя мою руку. Его глаза цвета лесного ореха сегодня были больше зелеными, чем коричневыми. — Извини. Я не хотел ударить по больному. Аз сказал мне только потому, что я сказал ему, что мне нужно это знать для моих собственных действий, чтобы знать, чего ожидать. Никто из нас… не относится к этому как к шутке. То, что ты сделала, было тяжелым выбором. На самом деле, чертовски сложным выбором. Это просто был мой хреновый способ спросить, нужно ли тебе поговорить об этом. Прости. — Повторил он, отпуская меня.

Спотыкающиеся слова, искренность в его глазах… я кивнула, занимая свое место.

— Все в порядке.

Хотя Рисанд продолжал сражаться с Азриэлем, я могла бы поклясться, что его глаза были прикованы ко мне — были прикованы ко мне с момента, когда Кассиан задал мне этот вопрос.

Кассиан засунул руки в подушки для спарринга и поднял их.

— Тридцать один двойной удар; затем сорок, затем пятьдесят. — Я поморщилась, бинтуя руки. — Ты не ответила на мой вопрос, — сказал он с осторожной улыбкой — я сомневалась, что его солдаты или иллирийские собратья когда-нибудь ее видели.

Это была любовь, и я испытывала ее — счастье, желание, умиротворение… Я чувствовала все эти вещи. Однажды.

Я расположила ноги на двенадцать и пять часов и подняла руки к лицу. Но, наверное, все эти вещи и ослепили меня. Наверное, они были словно покрывало на моих глазах, не дающее увидеть его настоящий характер. Его потребность контролировать, потребность защищать, которые укоренились так глубоко, что он запер меня. Словно заключенную.

— Я в порядке, — сказала я, делая шаг и нанося удар с левой стороны. Подвижная — перетекающая, словно шелк, как будто мое бессмертное тело наконец перестроилось.

Мой кулак врезался в спарринговую подушку Кассиана и метнулся обратно, быстро, словно змеиный укус, и я ударила справа, плечо и нога повернулись.

— Один, — Кассиан считал. Я опять ударила, раз-два. — Два. И в порядке — это хорошо, в порядке — это замечательно.

Снова, снова, снова. Мы оба знали, что «в порядке» было ложью.

Я сделала все — абсолютно все ради этой любви. Я разорвала себя в клочья, я унижалась и убивала невинных, а он просто сидел рядом с Амарантой на том троне. И он ничего не сделал, ничем не рискнул ради меня — не рискнул быть пойманным, пока не настала последняя ночь, и все, чего он пожелал — это не освободить меня, а поиметь, и..

Снова, снова, снова. Один-два; один-два; один-два..

И когда Амаранта сокрушила меня, когда она переломала мои кости и заставила мою кровь закипеть в жилах, он просто стоял на коленях и молил ее. Он не попытался убить ее, не подполз ко мне. Да, он боролся за меня — но я боролась за него сильнее.

Снова, снова, снова, каждый удар моих кулаков о подушки для спарринга — словно вопрос и ответ.

* * *