Носорог для Папы Римского - Лоуренс Норфолк (1996)

Наступление, начатое на востоке, идет небыстро, но вражеская армия все-таки добралась до последних баррикад. Лежащая внизу земля готова, она подрагивает от нетерпения. Высокий шатер неба опустел – командиры сбежали. Давление со стороны неприятеля удалось ослабить, внезапный прорыв ему не удался, и хотя он захватывает все новые рубежи, происходит это постепенно, пестрая орда не может с ходу ворваться в высокие ворота. Захватчик объявил о своих намерениях, причем сделал это спокойно, не спеша; небесный фронт остался без всякой защиты. Облака, зависшие на флангах, похожи на великанов, на гигантских животных, на корабли, орудия Божьи. Ночь подслеповата и не замечает, что по краям ее позиции подорваны окончательно. Раны, нанесенные темному небу, не смогут залечить даже ангелы. Привычная битва, сражение, в котором не бывает сюрпризов: над городом встает очередной рассвет.

Лицо Господа соткано из света. Косые лучи ощупывают округлую землю, и набирающая силу волна серого становится голубой, желтой и розовой. На востоке ночь сдает позицию за позицией. Наступление отнюдь не стремительное, но сопротивления оно не встречает никакого. Лагерь опустел, его черного защитника сгубила горячка, тело его обратилось в прах. Или, может, он просто спрятался там, куда свету не добраться? Лучи обыскали весь небосвод, да так его и не нашли. Свет медленно, неуверенно пропитывает высокое пустое небо, сжигает облака. Ночь притаилась надежно, выжидая, когда можно будет нанести ответный удар, но ее реванш будет таким же медлительным, осторожным. Пока же она затаилась, замерла, свет царствует безраздельно. Земля – темная гавань, в которой скрываются армии небесных войн, пристанище побежденных. Свет совершает последний прорыв, и поток его заливает город.

Город – пурпурное каменное месиво – рвется из земли навстречу захватчику. Сквозь грубые шрамы в обнаженной породе проступают, тянутся ввысь земные соки. Этот город упал с небес в море тьмы, воздух ободрал свет с его костей. Тысячи раз прорванная и зарубцевавшаяся, колеблющаяся и струящаяся в небеса, тьма истекает из трещин, сочится по стенам, течет по улицам, аллеям, проулкам – прочь, вон из города, наружу через городские ворота. Море тьмы высыхает, испаряется. Морское дно внезапно превращается в сушу, и свет достигает ее аванпостов, самых высоких ее точек – древних холмов, на которых расставлены полуразрушенные арки и башни: это Палатинский, Авентинский, Капитолийский, Целийский, Эсквилинский, Виминальский и Квиринальский холмы. А за рекой, огибающей город, из земной тени вырастает продолговатый горб Яникульского холма. Пришел рассвет.

Солнечный свет сползает с башни Милиций на Квиринальском холме, льется с башни Конти, с колоколен Латеранского собора, Сан-Пьетро-ин-Винколи, с куполов сената, что на Капитолии, и Сан-Пьетро-ин-Монторио. Ночь сжимается, струится по узким улицам-каналам, из которых, словно выхваченные из небытия убывающим потоком темноты, торчат острые башни и колокольни. Купола упираются в небо, накрывающее город еще одним защитным шатром. Но и этот покров уже не в силах удерживать армию захватчика, свет проникает в самые заветные, потаенные уголки города, вот уже обращенные на восток стены сдались на его милость, свет нашел и взял в полон базилики и дворцы, свет пасется на широких площадях, пьет влагу с болотистых долин между холмами. Сначала тени длинные, потом – по мере того как свет заливает улицы, захватывает город, оставляя от него лишь груду камней, – они сжимаются и удирают на запад. Свет прибывает с востока. А с юга наступает жара – да что там жара, настоящее пекло.