Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь - Рафаэль Сабатини (1932, 1939)

Такая полная откровенность заставила ее вскочить, раскрыв от изумления рот. Она стремительно подбежала к нему и, протянув тонкие руки, положила их ему на плечи. Ее глаза, мокрые от слез, смотрели в его глаза.

– Ты не обманываешь меня, Просперо? Это правда?

– Подумайте сами, разве это не похоже на правду? Возможно ли что-нибудь другое?

– Ничего другого быть не могло, если речь идет о моем сыне. Но этот брак? С ним обман зайдет слишком далеко. Зачем делать то, чего можно не делать совсем?

Он обнял мать за плечи и повел назад к креслу.

– Садитесь, мадам, и слушайте, – велел он и, когда она снова уселась, преклонил колено подле нее.

Теперь он был спокоен и нежен, как ребенок на руках у матери или кающийся грешник, коленопреклоненный перед исповедником. А исповедь его посвящалась Даме из сада. Он провел мать по сокровенным уголкам своего сердца, где она увидела монну Джанну, и рассказал ей о данном им обете не жениться до конца дней, если не удастся жениться на той, что была для него верхом совершенства. Его мужественность приносилась в жертву любви столь чистой и благородной, какую вряд ли испытывал мужчина или внушала когда-либо женщина, даже очень достойная.

– Я бы скорее предал свое доброе имя и забыл о несправедливо пострадавшем отце, чем нарушил этот обет. Поэтому отбросьте сомнения. Помолвка может состояться; она, конечно, должна состояться. Это гарантия, которую они предлагают, чтобы надеть на меня оковы. Но им меня не обмануть. Брак предлагается мне как залог их полного доверия. Но, по их расчетам, он должен быть моим залогом. Они хитры, эти Дориа. Я просто позаимствую у них немного хитрости. Помолвка будет, но женитьбы они не дождутся. Я найду причину, чтобы отсрочить свадьбу как раз на время, необходимое мне для исполнения моих замыслов. Теперь, мадам, я поведал вам все.

– Почему ты не рассказал мне об этом с самого начала? Почему ты недоговаривал, мучая меня?

– Потому что говорить о таких вещах опасно. Я даже боюсь думать о них. Как бы Дориа не прочел мои мысли! Поэтому, матушка, выкиньте все из головы и никогда даже не думайте об этом впредь.

– Ты можешь доверять мне, – заверила она его с улыбкой на заплаканном лице. – Я надежно сохраню тайну. Но не думать об этом… Я не буду думать ни о чем другом. Мне будет приятно размышлять о Дориа, которые со всей своей хитростью, как слепые, движутся к гибели. Глупцы! И эта их женщина, которую они имели наглость предложить тебе, заслуживает такого унижения.

– Ах, она нет! Эта бедная синьора не заслуживает того, чтобы ей причиняли боль, и я ее не обижу. Ее участие в этой истории – единственное, что заставляет меня раскаиваться в задуманном.

– Стоит ли проявлять щепетильность по отношению к приманке? Ибо они сделали ее именно приманкой. Это их забота.

– Моя тоже, – возразил Просперо. – Если это будет в моих силах, она не пострадает. По крайней мере, сердце ее не будет разбито. Какая-то там помолвка с незнакомцем – пустяк. Она лишь жертва их планов и должна образумиться, если Дориа не смогут их осуществить. Не будь я убежден в этом, помолвка была бы невозможна.

Мать склонилась к нему.

– Разве они когда-нибудь думали о доле наших женщин? Разве они пожалели меня? Ты видел, каким страданиям, лишениям и опасностям была подвергнута твоя мать. Они, должно быть, лишили бы меня жизни, если б я не убежала в ту ужасную ночь вместе с твоим отцом из Кастеллетто. Пусть заботы об этой девушке не тревожат тебя.

В ответ он только вздохнул и насупился, стоя около нее на коленях. С материнской нежностью она попросила Просперо рассказать ей о своих планах. Но он лишь покачал головой.

– Я еще не составил никакого плана. Буду полагаться на удачу.

– Понимаю, – сказала она и обняла его. – Дитя мое, ты больше флорентиец, чем генуэзец.

Он снова вздохнул.

– Может быть, это правда.

– И я благодарна за это Господу! – с жаром ответила монна Аурелия.