Ей хотелось задать еще один вопрос, но Финн опередил ее:

— А что скажешь о себе? Как тебе удалось получить работу в таком издательстве, как «Мачизмо»?

— Думаю, это тоже вышло случайно, — ответила она.

— Как это?

Сняв заколку с «конского хвоста», Эмбер встряхнула волосами, обдумывая ответ на этот вопрос. Легенда про «Мачизмо» была надежным прикрытием: Управление № 7 действительно издавало популярные книги. Все остальное Эмбер придумала специально для Финна. Но она уже давно научилась смешивать ложь с изрядной долей правды. В данном случае эта практика имела два преимущества: во-первых, такое вранье легче запоминалось, а во-вторых, если она не ошибалась относительно того, что Финн — агент, то вполне вероятно, что его детство было таким же исковерканным, как и ее. Если откроется она, тогда, может быть, откроется и он.

— У меня было жуткое детство, — тщательно подбирая слова, призналась она. — Я связалась с дурной компанией. — Она покачала головой. — В какие только переделки я не попадала, страшно вспомнить. И когда я впервые оказалась в суде для несовершеннолетних, моя мать быстренько умыла руки.

В глазах Финна отразились изумление и неодобрение.

— Не может быть.

— Увы, — сказала Эмбер. — Сидящая рядом с тобой очаровательная женщина в юности была кошмаром.

При этих словах он рассмеялся.

— В это-то я верю. Я имел в виду твоих родителей. Разве они не старались тебе помочь?

Эмбер подумала, что хотела бы знать, как складывались взаимоотношения в его семье. Она плохо себе представляла родителей, привязанных к своим детям. Они с Брэндоном рано осиротели, несмотря на то что их родители были очень даже живы. Возможно, в этом отчасти виновата и она сама: она действительно была сорванцом. Но ее родители никогда не пытались одернуть ее, удержать от неправильных поступков. Проклятье, да они с ней почти не разговаривали!

— Когда мне было семь лет, умерла моя сестра. Примерно через год мать с отцом расстались, и я никогда его больше не видела. Да я и маму-то редко видела. Она с головой окунулась в работу и наняла мне няню. В то время мне казалось, она обижается на меня за то, что я осталась жива. Сейчас я так не думаю. Возможно, ей было тогда слишком больно. Возможно, она думала, что работа поможет ей забыться. Ее побуждения не столь уж важны. Все, что я знаю, это то, что она меня игнорировала.

— Поэтому ты постаралась привлечь ее внимание.

— Угу.

Финн покачал головой.

— Мне очень жаль. Она взглянула на него.

— Как я понимаю, в твоем детстве было больше розовых тонов?

— У меня было замечательное детство, — сказал Финн. — Родители работали полный рабочий день — мы нуждались в деньгах, — и меня отдавали в детский сад или на продленку всякий раз, когда мама не могла договориться о ночной смене. Но когда они бывали дома, я становился центром их вселенной.

Эмбер попыталась себе это представить, но картина в воображении полностью не складывалась.

— Ты видишься с матерью?

Она вспомнила, как Том рассказывал, что отец Финна болел раком. Финн покачал головой.

— Она умерла в прошлом году. Они были немолоды — маме исполнилось сорок пять, когда я появился на свет, а до этого детей у нее не было, — так что неожиданностью назвать это нельзя. Но все равно больно.

Потянувшись к нему, Эмбер крепко сжала его руку.

— Мне жаль, — сказала она.

Ее слова были искренни. Не умея по-настоящему прочувствовать пустоту от потери родителя, она вполне ощущала грусть утраты, окутывавшую Финна как покрывалом. А что до утрат, так Эмбер знала о них больше, чем ей хотелось бы.

— Все в порядке, — сказал он, отнимая у нее руку, чтобы переключить передачу. — Но каким образом твое злосчастное детство привело тебя в издательство?